Марионетка. Книга 1
Шрифт:
– Давай дальше!
– А это еще почему?
– А потому, что Оксана Марфина – подруга одного моего кореша, можно даже сказать, брата. Кстати, у нее сегодня первое выступление.
– Дебют?
– Ага, он самый! Ее кореш откуда-то с юга привез и сразу сюда устроил. Хорошая девочка! – причмокнул Юра.
– А твой кореш-брат на одну ночь часом не подвинется?
Головин удивленно посмотрел на Александра.
– Ну, ты и наглец! – рассмеялся он. – Не дай тебе бог столкнуться с ним. Страшный человек.
Канкан закончился.
Не успели Головин и Матвеев обсудить достоинства и недостатки понравившихся танцовщиц, как из боковой двери снова появился Самсон. В сопровождении переодетых в вечерние костюмы Нади Кислицыной и Оксаны Марфиной, он прошел через зал и скрылся в кабинете, из которого вышел несколькими минутами ранее.
Головин выругался.
– Ты чего? – удивленно посмотрел на него Александр.
– Ничего! Просто Тяж с Самсоном, кажись, сегодня настроились с девочками повеселиться!
– А тебе всю ночь их в машине ждать! – догадался Матвеев. – Ну, ну.
Он засмеялся. Посоветовав Юре идти работать на завод, подвинул к себе тарелку с овощным салатом и взялся за вилку.
Через полчаса Самсон появился еще раз. С озабоченным видом быстрым шагом прошагал до боковой двери и скрылся за ней.
А буквально через несколько минут в ресторан ворвался отряд ОМОНа.
Опрокидывая попадавшиеся на пути стулья, бойцы первым делом бросились в кабинеты. Затем обследовали подсобные помещения и только после этого принялись проверять документы у тех, кто находился в общем зале.
Показывая свое удостоверение и отвечая на вопросы милиционеров, Матвеев краем глаза успел заметить, как из кабинета, откуда только что вышел Самсон, заломив руки за спину, выволокли какого–то здорового парня.
– Тяж! – глядя на здоровяка, прошептал одними губами внезапно побелевший Головин, и низко опустил голову».
27 февраля
На этот раз Полина была в длинной шерстяной юбке и изящной кофточке. Она вышла на середину комнаты и, приподнявшись на цыпочки, с интересом осмотрелась по сторонам.
Отметив, что ничего с момента ее последнего прихода не изменилось, она перевела взгляд на Романова и, капризно сжав губы, попросила не томить.
– Ну, показывайте же, я жду!
Растягивая удовольствие от встречи, Романов нарочито неспешно сел на диван.
– Как здоровье? Как дела? – посмотрев Полине прямо в лицо, поинтересовался он. – А у меня всё хорошо, спасибо.
– Ой, извините! Скажите, как ваши дела? – воскликнула Полина. И тут же засмеялась, поняв, что задала вопрос, ответ на который уже прозвучал.
Романов довольно кивнул. Положил ногу на ногу и задал еще один вопрос:
– Скажите, а почему вы всё время улыбаетесь?
Полина на мгновенье задумалась. Пожала плечами
– Не знаю… Наверное, оттого, что я долго занималась народными танцами. В ансамбле от нас постоянно требовали улыбаться даже во время репетиций. Вот, видимо, с тех пор улыбка ко мне и приклеилась.
– Понятно, – вздохнул Романов.
Тяжело встав с дивана, он поправил брюки. Сказал, кивнув на стол, что рукопись в папке.
Полина быстро подошла к столу. Вытащила из бумажной папки отпечатанные листы и, сев на стул, с интересом принялась за чтение.
Романов, дабы не мешать ей, подошел к окну. Скрестил руки на груди и, раскачиваясь взад-вперед, принялся наблюдать за тем, как во дворе его дома мальчишки играли в хоккей.
Он не любил хоккей. И, тем не менее, наблюдая за ходом бестолковой, по его мнению, игры, он пришёл к мысли о том, что в будущем любого человека нет ничего такого, ради чего стоило бы торопиться взрослеть, поскольку взрослость – это не что иное, как время несбывшихся детских надежд.
С этой мыслью Романов задернул шторы. Отошел от окна, и встав у Полины за спиной, спросил:
– Ну, как, много прочитали?
Полина подняла голову. С любопытством посмотрев на него, спросила: за что он так не любит танцовщиц.
– Кто? – удивился Романов. – Я?
– Ну да! Иначе, я думаю, вы бы не написали… – она наклонилась над рукописью и, отыскав глазами нужное место, процитировала: – Вот: «захмелевший Матвеев во все глаза глядел на сцену и не мог понять, что это такое: танец или стриптиз. Почти обнаженные девицы с одинаковыми прическами и цветом волос высоко задирали ноги, громко визжали, и то и дело показывали публике голые задницы». Ну что это, в самом деле?
– А что, вы считаете: этих девиц можно назвать танцовщицами?
– Конечно! – горячо произнесла Полина. – Возьмите, к примеру, Бориса Моисеева. Его тоже трудно назвать танцором в привычном понимании этого слова, однако, скажите, у кого повернется язык утверждать, что его шоу не являются искусством?
– У меня повернется! По-моему, его танцы хороши только тем, что во время их исполнения он не поет. Шучу, конечно. А если говорить серьезно, для меня разница между профессиональным танцором и вашим Моисеевым такая же, как между начинающим музыкантом, срывающим овации после исполнения красивой пьески, и маэстро-виртуозом.
Полина выпрямилась и, поджав губы, обиженно произнесла:
– Вы рассуждаете как дилетант! Я полжизни танцевала… Да что там я! Я знаю людей, танцоров от Бога, которые отдали бы душу только за то, чтобы достичь половины того, чего сумел добиться Моисеев… Это – большой артист! Что же касается танцовщиц варьете, то у каждой из них за плечами профессиональная подготовка и богатый опыт выступлений на сцене. Кроме того, все они выдержали большой конкурс…
– У кого ноги длиннее, – вставил Романов.