Мария Башкирцева. Дневник
Шрифт:
– С которой из двух? Которая восторжествует?
– Я буду в состоянии сказать это только тогда, когда они будут уже действовать, но многие против А., это другой…
– А они скоро начнут действовать?
– Этого нельзя знать. Папа еще есть, нельзя же убивать папу! Папа должен жить…
– А Антонелли долго проживет?
Alexis покачал головой.
– Значит, он очень болен?
– О, да!
– Что с ним?
– У него болят ноги, у него подагра, и вчера… Нет, третьего дня у него был страшный припадок. У него разложение крови; я не могу говорить это даме.
– Да
– Не волнуйтесь, – сказал он. – Вы меня утомляете. Думайте спокойнее, я не могу следить за вами…
Его рука дрожала и заставляла дрожать меня всем телом; я отпустила его руку и успокоилась.
– Возьмите это, – сказала я ему, подавая письмо Пьетро, запечатанное в конверт, совершенно подобный предыдущему.
Он взял его и точно так же, как предыдущий, прижал к сердцу и ко лбу.
– Эге, – сказал он, – этот моложе, он очень молод. Это письмо написано уже некоторое время назад; оно написано в Риме, и с тех пор эта личность уже уехала оттуда. Она все еще в Италии… Но не в Риме… Там есть море… Этот человек в деревне. О, конечно, он переселился со вчерашнего дня, не более суток… Но этот человек имеет какое-то отношение к папе, я его вижу сзади папы… Он связан с Антонелли, между ними близкое родство.
– Но каков его характер, каковы его наклонности, мысли?
– Это странный характер… Замкнутый, мрачный, честолюбивый… Он думает о вас постоянно… Но более всего он хочет достигнуть своей цели… Он честолюбив.
– Он меня любит?
– Очень, но это странная натура, несчастная. Он честолюбив.
– Но тогда он меня не любит?
– Нет, он вас любит, но у него любовь и честолюбие идут рука об руку. Вы ему нужны.
– Опишите мне его подробнее с нравственной стороны.
– Он противоположность вам, – сказал Alexis улыбаясь, – хотя такой же нервный.
– Навещает он кардинала?
– Нет, они не ладят; кардинал давно уже против него из-за политических мотивов.
Я вспомнила, что Pietro мне говорил всегда: «Дядя не стал бы сердиться на меня за клуб или за волонтариат – что ему до всего этого? Это он из-за политики».
– Но он его близкий родственник, – продолжал Alexis. – Кардинал им недоволен.
– В последнее время они не виделись?
– Подождите! Вы думаете о слишком многих вещах; это вопросы трудные, я смешиваю этот листок с другим! Они были в одном конверте.
Это верно, вчера они были в одном конверте.
– Смотрите же, постарайтесь увидеть.
– Я вижу! Они виделись два дня тому назад, но они были не одни: я его вижу с дамой.
– Молодой?
– Пожилой, его матерью.
– О чем они говорили?
– Ни о чем ясно; что-то стесняло их… Сказали лишь несколько неопределенных слов, почти ничего, об этом браке.
– О каком браке?
– О браке с вами.
– Кто говорил об этом?
– Они. Антонелли не говорил, он предоставлял им говорить. Он против этого брака, особенно с самого начала. Теперь он смотрит на это лучше и несколько лучше переносит эту мысль.
– А каковы мысли молодого?
– Они
Графиня М. очень смущала меня, но я храбро продолжала, хотя мое радостное настроение совершенно исчезло.
– Если этот человек думает только о своей цели, то он не думает обо мне?
– О, но я же вам говорю, что для него вы и честолюбие составляете одно и то же.
– Значит, он меня любит?
– О! Очень.
– С каких пор?
– Вы слишком волнуетесь, вы меня утомляете, и вы задаете мне слишком трудные вопросы… Я не вижу.
– Ну… Постарайтесь!
– Я не вижу… давно! Нет, я не вижу.
– Какое отношение он имеет к Антонелли?
– Близкий родственник.
– А Антонелли имеет свои виды на этого молодого человека?
– О да, но они разъединены политикой, хотя теперь все обстоит лучше.
– Вы говорите, что Антонелли против меня?
– Очень. Он не хочет этого брака из-за религии… Но он начинает смягчаться… О, очень мало… Все это зависит от политики. Я же вам говорю, что Антонелли и этот молодой человек несколько времени тому назад были совершенно разъединены, Антонелли был безусловно против него…
Итак, что скажете вы обо всем этом? Вы, считающие все эти вещи шарлатанством? Если это и шарлатанство, то оно дает удивительные результаты.
Я записала все совершенно точно; быть может, я что-нибудь пропустила, но ничего не прибавила. Разве это не удивительно, разве это не странно?
Тетя разыграла неверующую, так как она ужасно рассердилась на кардинала; она начала против Alexis целый ряд фраз, без цели и смысла, которые страшно раздражали меня, так как я знала, что она не думает ничего из того, что говорит.
Насколько вчера мое настроение было повышено, настолько же оно понизилось сегодня.
19 июля
Сегодня m-me М. спросила меня:
– Хотите пойти к m-me Моро? Я была у нее перед свадьбой моей дочери, и все, что она ей предсказала, действительно сбылось.
– Это сомнамбула?
– Нет, это ученица m-lle Ленорман.
– Пойдемте.
Это очень веселая и полная женщина. Она решительно потребовала, чтобы я осталась с нею наедине, и это несколько обеспокоило моих дам. Она рассмотрела мою руку.
– Вы созданы, чтобы сделаться первоклассной артисткой, – сказала она. – Если вы будете петь, вы добьетесь большой славы. Будете вы писать картины – добьетесь не меньших успехов. Вы музыкантша. А как женщина, вы будете иметь успех чрезвычайный! Вы выйдете замуж по любви на девятнадцатом году – и за человека высокопоставленного. Вам семнадцать лет… Вам предстоит большое путешествие. Через восемнадцать месяцев вас ждет большой артистический успех. (Восемнадцать месяцев… Теперь июль… это легко будет проверить.) У вас будет трое детей. Но – прибавила она, – в этом году вы будете носить траур по какой-то пожилой особе… Наверное… Впрочем, карты пророчат вам блестящую будущность.