Мария и Вера

Варламов Алексей Николаевич

Но была среди этих церквей одна, в которой оказалось непривычно пустынно. Может быть, потому, что к ней надо было высоко подниматься, а может быть, потому,

что за вхождение в нее, единственную в Гёреме, брали дополнительную плату. Она называлась «Темной церковью», ибо в ней было лишь одно маленькое окошко. Именно в этой церкви лучше всего сохранились фрески, и лица на них обезображены не были. Не все, правда, но многие уцелели. То ли осквернители досюда не добрались, то ли этот храм успели отреставрировать, но глядя на лики святых, на Спасителя, Богоматерь, на фрески, изображавшие Рождество, Крещение, Воскрешение Лазаря, Вход в Иерусалим, Тайную Вечерю, Распятие и Преображение Господне, я испытал какое-то невероятно пронзительное чувство чуда, точно это не я на них, а они на меня смотрели.

Выполненные неведомыми анатолийскими

мастерами, они удивительным образом напоминали виденное в наших русских монастырях. Если бы не мысль о моих оставшихся внизу, проголодавшихся спутницах, о том, что нам надо успеть вернуться домой, наверное, я так и не ушел бы отсюда до самого закрытия, а переводил бы взгляд с одного изображения на другое, потеряв или, напротив, только здесь обретя прикосновение времени.

Темнота упала быстро, как всегда бывает в горах. По пути назад мы заехали на бензоколонку. Полицейский расстелил в магазинчике коврик и совершал намаз. Напарник его поджидал. Какой-то водитель наливал в автомате кофе. Где-то далеко мерцали огни небольшого турецкого города. За железной загородкой дремали индюки. В машине в двадцатый раз пела песню про юбочку из плюша Алена Апина. Небеса, на мгновение приоткрывшиеся, вновь сомкнулись.