Мария Кюри
Шрифт:
– Пьер умер?.. Умер?.. Совсем умер?
Было бы банально, даже пошло доказывать, что внезапная катастрофа может навсегда изменить человека. Тем не менее решающее влияние этих минут на характер моей матери, на ее судьбу и на судьбу ее детей нельзя обойти молчанием. Мари Кюри не просто превратилась из счастливой женщины в неутешную вдову. Переворот гораздо глубже. Внутренняя смута, терзавшая ее в эти минуты, несказанный ужас безумных переживаний были слишком жгучи, чтобы выражать их в жалобах и откровенных излияниях. С того момента, как два слова: "Пьер умер" - дошли до ее
Свидетели ее трагедии чувствуют между нею и собою невидимую стену. Слова сочувствия и ободрения скользят по Мари, которая стоит с сухими глазами и посеревшим, осунувшимся лицом. Она едва их слышит и с трудом отвечает на самые необходимые вопросы. Несколькими отрывистыми фразами она отвергает вскрытие, обычно завершающее судебное расследование, и требует перевезти тело Пьера на бульвар Келлермана. Просит своего друга, мадам Перрен, приютить у себя Ирен в течение ближайших дней и отправляет в Варшаву коротенькую телеграмму: "Пьер умер от несчастного случая". Потом выходит в мокрый сад, садится, уперев локти в колени и охватив руками лицо с отсутствующим взглядом. Глухая ко всему, неподвижная и молчаливая, она ждет спутника жизни.
Сначала приносят найденные в карманах Пьера стилограф, ключи, бумажник и еще идущие часы с уцелевшим стеклом. Наконец, в восемь часов вечера карета скорой помощи останавливается у дома. Мари взбирается в нее и видит умиротворенное, кроткое лицо.
Носилки медленно, с трудом протискиваются в узкую входную дверь. Андре Дебьерн, ездивший в полицейский участок за телом своего учителя, своего друга, поддерживает мрачную ношу. Умершего помещают в одной из комнат нижнего этажа, и Мари наконец остается наедине со своим мужем.
Она целует его лицо, еще почти теплое, не успевшее окоченеть тело, еще податливую руку. Ее силой уводят в соседнюю комнату, чтобы она не видела, как обряжают покойного. Мари уступает, но затем ее вдруг обуревает мысль, что она не должна лишать себя этих минут, что не должна никому уступать права трогать кровавые останки. Тогда Мари возвращается назад и припадает к трупу.
На следующий день прибытие Жака Кюри освобождает ее от оцепенения и открывает шлюз для слез. Наедине с двумя братьями, живым и ушедшим из жизни, она отдается горю и рыдает. Потом, вновь оцепенев, ходит по флигелю, отдает распоряжение умыть и причесать Еву, как обычно. Идет в сад, подзывает Ирен, играющую кубиками у Перренов, и говорит с ней сквозь решетку. Сообщает ей, что Пэ сильно ушиб голову и ему нужен покой. Ничего не подозревая, девочка вновь принимается играть.
Пройдет еще несколько недель, и Мари, не умея выказывать свое горе перед людьми, готовая кричать от ужаса в окружающем ее безмолвии и пустоте, откроет свою серую тетрадь и начертает дрожащим почерком те мысли, которые ее душат. На этих страницах с помарками и пятнами от слез она обращается к Пьеру, зовет его и говорит с ним. Она пытается запечатлеть каждую подробность разлучившей их драмы, чтобы мучиться ею всю жизнь. Короткий дневник - первый
...Пьер, мой Пьер, ты лежишь там, как будто раненый с забинтованной головой, забывшийся сном. Лицо твое кротко, ясно, но, погрузившись в сон, ты уже не можешь пробудиться. Те губы, которые я называла вкусными, стали бескровны, бледны. Твоих волос не видно, они начинаются там, где рана, а справа, ниже лба, виден осколок кости. О! Как тебе было больно, сколько лилось из тебя крови, твоя одежда вся залита кровью. Какой страшный удар обрушился на твою бедную голову, которую я гладила так часто, держа в своих руках. Я целовала твои глаза, а ты закрывал веки, чтобы я могла их целовать, и привычным движением поворачивал ко мне голову...
Мы положили тебя в гроб в субботу утром, и я поддерживала твою голову, когда тебя переносили. Мы целовали твое холодное лицо последним поцелуем. Я положила тебе в гроб несколько барвинков из нашего сада и маленький портрет той, кого ты звал "милой разумной студенткой" и так любил. Этот портрет будет с тобой в могиле, портрет той женщины, которая имела счастье понравиться тебе настолько, что, повидав ее лишь несколько раз, ты не колеблясь предложил ей разделить с тобой жизнь. Ты часто говорил мне, что это был единственный случай в твоей жизни, когда ты действовал без всяких колебаний, с полной уверенностью, что поступаешь хорошо. Милый Пьер, мне думается, ты не ошибся. Мы были созданы, чтобы жить вместе, и наш брак должен был осуществиться.
Гроб заколочен, и я тебя не вижу. Я не позволяю накрывать его ужасной черной тряпкой. Я покрываю его цветами и сажусь рядом.
...За тобой шла печальная группа провожатых, я смотрю на них, но не говорю. Мы провожаем тебя в Со и смотрим, как опускают тебя в глубокую, большую яму. Потом ужасная прощальная очередь людей перед могилой. Нас хотят увести. Мы с Жаком не подчиняемся, мы хотим видеть все до конца; могилу оправляют, кладут цветы, все кончено. Пьер спит в земле последним сном, это конец всему, всему, всему...
* * *
Мари потеряла спутника жизни, мир потерял большого человека. Жестокая смерть среди дождя и грязи поразила общественное мнение. Газеты всех стран на нескольких столбцах патетически описывают несчастный случай на улице Дофины. На бульваре Келлермана накапливается груда сочувственных посланий, где подписи королей, министров, поэтов и ученых перемешиваются с именами простых людей. Среди связок таких писем, статей и телеграмм находим отклики истинного чувства.
Лорд Кельвин:
Тяжко огорчен ужасной вестью о смерти Кюри. На похороны прибудем завтра рано утром в отель Мирабо.
Марселин Бертло:
...Ужасное сообщение поразило нас, как громом. Сколько заслуг перед Наукой и Человечеством, и сколько будущих заслуг, каких мы ждали от этого талантливого исследователя. Все это исчезло в одно мгновение или стало уже воспоминанием.
Г. Липпманн:
Мне кажется, что я потерял брата: я до сих пор не понимал, что связывало меня так тесно с Вашим мужем; теперь я знаю что. Страдаю и за Вас, мадам.