Мария Кюри
Шрифт:
Несмотря на сильное ухудшение, врачи советуют ехать немедленно. Путешествие мучительное, несказанно трудное. Доехав до Сен-Жервэ, Мари теряет сознание и поникает на руках Евы и сестры милосердия. Когда же наконец ее помещают в лучшую комнату санатория в Санселльмозе, снова делают рентгеновский снимок и анализы, обнаруживается - дело не в легких, и переезд был бесполезен.
У Мари жар, температура выше сорока градусов. И ее нельзя скрыть, так как Мари сама с добросовестностью ученого проверяет высоту столбика ртути. Она почти не говорит об этом обстоятельстве, но в ее поблекших глазах отражается страх. Спешно вызванный из Женевы профессор
Начинается тяжкая борьба, когда тело не хочет погибать и сопротивляется с неистовым ожесточением. Ухаживая за матерью, Ева ведет борьбу иного рода: в еще ясном уме мадам Кюри нет мысли о смерти. И это чудо надо сохранить. В особенности надо умерить физическую боль, подкрепить и тело, и душу. Ни тягостных способов лечения, ни запоздалого переливания крови, уже бесполезного и пугающего. Никаких нежданных сборищ у постели умирающей, так как Мари, увидев собравшихся родных, была бы убита внезапным сознанием ужасного конца.
Я буду всегда лелеять в своей памяти имена тех, кто помогал моей матери в эти ужасные дни. Доктор Тобе, директор санатория, и доктор Пьер Ловис отдавали Мари не только свои знания. Вся жизнь санатория как будто остановилась, застыла в неподвижности от душераздирающей вести: умирает мадам Кюри.
Весь дом преисполнен уважения, готовности помочь. Оба врача сменяют друг друга в комнате больной. Они подбадривают Мари и облегчают ее состояние. Заботятся о Еве, помогают бороться, лгать и, хотя она их об этом не просила, обещают ей облегчить последние страдания Мари снотворным.
Утром 3 июля мадам Кюри в последний раз сама измеряет температуру, держа термометр в дрожащей руке, и удостоверяется в резком падении температуры, как это всегда бывает перед кончиной. Она радостно улыбается, когда Ева уверяет ее, что это признак выздоровления, что теперь она поправится. Глядя в открытое окно и повернувшись лицом к солнцу, с выражением надежды и страстной жажды жить, Мари говорит: "Мне принесли пользу не лекарства, а чистый воздух, высота..."
Во время агонии она тихо стонет от боли и с удивлением жалуется в полубреду: "Я не могу ничего выразить... Я отсутствую..." Она не произносит ни одного имени известных ей людей. Не зовет ни старшей дочери, прибывшей накануне с мужем в Санселльмоз, ни Евы, никого из близких. Большие и мелкие заботы о своей работе случайно всплывают в ее удивительном мозгу и проявляются в бессвязных фразах: "Параграфы глав надо сделать совершенно одинаковыми... Я думала об этом издании..."
Она очень пристально вглядывается в чашку с чаем и, пытаясь мешать его ложкой, впрочем, не ложкой, а как бы шпателем, спрашивает:
– Это приготовлено из радия или мезотория?
Мари отошла от людей. И навсегда присоединилась к тем любимым вещам, которым посвятила свою жизнь.
Теперь она произносит только неразборчивые слова, и вдруг, когда врач собирался сделать ей укол, у нее вырывается слабый крик протеста:
– Не хочу. Оставьте меня в покое!
* * *
В последние часы ее жизни обнаружилась вся сила, вся огромная сопротивляемость только по виду хрупкого организма,
Науке еще предстояло сказать свое слово о теле усопшей. Ненормальные симптомы, анализы крови, указывающие на заболевание, отличное от известных науке злокачественных анемий, указали истинного виновника: радий. Позже профессор Рего писал:
Мадам Кюри может считаться одной из жертв длительного общения с радиоактивными веществами, которые открыли ее муж и она сама.
В Санселльмозе доктор Тобе сделал официальную запись:
Мадам Мари Кюри скончалась в Санселльмозе 4 июля 1934 года. Болезнь острая злокачественная анемия. Костный мозг не дал реакции, возможно, вследствие перерождения от длительной аккумуляции радиоактивных излучений.
Событие выходит за пределы затихшего санатория, расходится по всему миру и то здесь, то там вызывает острую боль: в Варшаве - у Эли; в Берлине, в поезде, мчащемся во Францию, - у Юзефа Склодовского и Брони - той Брони, которая напрасно стремилась попасть вовремя и повидать милое лицо; в Монпелье - у Жака Кюри; в Нью-Йорке - у миссис Мелони; в Париже - у преданных друзей.
У бездействующих приборов Института радия рыдают молодые ученые. Один из любимых учеников Мари - Жорж Фурнье потом напишет: "Мы потеряли все".
Отрешенная от боли, волнений, почитаний, Мари Кюри покоится на кровати в Санселльмозе, в том доме, где люди, ей подобные, люди науки и преданности своему долгу, ухаживали за ней до самого конца. Никого постороннего не допускали потревожить ее покой, хотя бы только взглядом. Никто из любопытных не будет знать, какой сверхъестественно красивой она покидала мир. Вся в белом, седые волосы над открытым огромным лбом, лицо умиротворенное, строгое и мужественное, как у рыцаря, - в этом виде она представляет собой самое прекрасное, самое благородное из всего существующего на Земле.
Ее шершавые, жесткие, глубоко прожженные радием руки уже не страдают обычным тиком. Они вытянуты вдоль покрывала, окостенели и до ужаса недвижимы. Ее так много работавшие руки.
* * *
В пятницу 6 июля 1934 года, в полдень, мадам Кюри переселяется в жилище мертвых - скромно, без пышных проводов, без надгробных речей политических и государственных деятелей. Ее погребли в Со в присутствии родных, друзей и любивших ее сотрудников.
Гроб Мари поставили на гроб Пьера Кюри. Броня и Юзеф бросили в могилу горсть польской земли. На могильном памятнике прибавилась надпись: "Мари Кюри-Склодовская. 1867-1934".
Изданная через год книга, которую Мари закончила перед смертью, явилась последним ее посланием "влюбленным в физику".
В Институте радия, продолжавшем свою работу, этот огромный том вошел в его светлую библиотеку, присоединясь к другим творениям науки. На сером переплете имя автора: "Мадам Кюри, профессор Сорбоннского университета. Лауреат Нобелевской премии по физике. Лауреат Нобелевской премии по химии".
А заглавие - одно строгое лучезарное слово:
РАДИОАКТИВНОСТЬ.