Мария Кюри
Шрифт:
Но вдруг наступает тишина. Мадам Кюри собирается поздравить сегодняшнего лауреата. Несколькими теплыми фразами она характеризует оригинальность его работы, раскрывает те трудности, какие он преодолел. Гром аплодисментов сопровождает ее заключительные слова: любезный комплимент в адрес родителей героя торжества или же, если это иностранец, в адрес далекого отечества. "Когда вернетесь вы на вашу прекрасную, знакомую мне родину, где меня принимали так хорошо, вы сохраните, я надеюсь, добрые воспоминания об Институте радия. Вы сможете там подтвердить, что работаем мы много, стараемся делать как можно лучше..."
Некоторые
На том заседании Физического общества, где молодые супруги излагают свои работы, Мари слушает внимательно и гордо, сидя среди публики. Встретив Альберта Лаборда, бывшего когда-то ассистентом Пьера Кюри, она обращается к нему с необычною восторженностью: "Здравствуйте! Как они хорошо говорили, не правда ли? Вот мы и вернулись к прекрасным временам старой лаборатории!"
Мари слишком взволнована, возбуждена, чтобы остаться дольше на этом вечере. Она идет домой пешком по набережным в обществе нескольких коллег. И без конца говорит об успехе "своих детей".
* * *
По другую сторону сада, на улице Пьера Кюри, сотрудники профессора Рего, которых Мари зовет "соседями визави", на основе своих исследований разрабатывают терапевтические методы для борьбы против рака. С 1919 по 1935 год восемь тысяч триста девятнадцать больных прошли лечение в Институте радия.
Клод Рего тоже патриот своей лаборатории. Он лез из кожи, чтобы собрать все средства вооружения, необходимые для его дела: радий, аппаратуру, помещения, больницу. Ввиду огромного количества больных и неотложных материальных нужд ему пришлось брать радий в долг: "Рудное объединение" доверило ему десять граммов! Пришлось взывать к правительству о субсидиях и прибегать к частным пожертвованиям. Барон Анри Ротшильд и братья Лазар были главными жертвователями. Некий необычайно щедрый и деликатный покровитель науки, прибегший к сложным мерам предосторожности, чтобы скрыть свое имя, подарил Фонду Кюри три миллиона четыреста тысяч франков.
Так создался самый крупный научный центр Франции по изучению и применению радиотерапии. Он приобрел огромный научный вес: более двухсот врачей с пяти континентов обращаются с просьбой пройти в нем стажировку для изучения нового способа лечения рака.
Мадам Кюри не принимает никакого участия в биологических и медицинских работах института, но внимательно следит за ними. Она в лучших отношениях с профессором Рего, исключительным товарищем в работе, человеком высокой чести и полного бескорыстия. Подобно Мари, он ненавидит славу. Так же как она, всегда отказывается от благодеяний по отношению к себе. Если
Хотя успехи радиотерапии в руках квалифицированных специалистов восхищали обоих содиректоров института, но их мучило одно и то же обстоятельство. Они были свидетелями, бессильными и полными отчаяния, недобросовестного использования радия невежественными врачами, которые вслепую лечили больных радиоактивными веществами, даже не подозревая об опасности подобного "лечения". Публике предлагались лекарства или косметические средства "на радии", иной раз даже с упоминанием имени Кюри.
Но бросим их судить... Скажем просто, что моя мать, семейство Кюри, профессор Рего и Институт радия никогда не имели никакого отношения к подобным предприятиям.
* * *
– Взгляните, нет ли чего важного...
– обращается усталая Мари к милой и интеллигентной секретарше мадам Разэ, указывая на вчерашнюю почту.
Адрес на конвертах часто бывает краток: "Париж, мадам Кюри" или "Франция, мадам Кюри, ученой". Добрая половина корреспонденции содержит просьбы об автографе или нелепые предложения.
В ответ любителям посылается карточка с печатным текстом: "Не имея желания давать автографы и делать надписи на своих портретах, мадам Кюри просит извинить ее". Что касается людей экзальтированных: всяких неведомых изобретателей, преследуемых навязчивой идеей; безумцев-влюбленных, которые изводят разноцветные чернила на четырех, а то и на восьми страницах, для них один ответ - молчание.
Кроме таких, есть и другие письма... Добросовестная Мари диктует секретарше послания заграничным коллегам по науке, ответы на отчаянные просьбы людей, воображающих, что она может излечить всякую болезнь, облегчить любое страдание. Остаются еще письма поставщикам аппаратуры, сметы, накладные, ответы на циркуляры высшего начальства: целая уйма административной переписки, которую Мари распределяет по сорока семи папкам. Однако этих сорока семи папок недостаточно для всех внешних сношений мадам Кюри. Ее изводят просьбами о личном свидании.
Во вторник и пятницу она с утра надевает лучшее черное платье. "Надо быть в приличном виде. Сегодня мой приемный день", - говорит она мрачно, нахмурив брови.
В вестибюле лаборатории ждут желающие поговорить с Мари, в их числе журналисты, заранее огорченные заявлением мадам Разэ: "Мадам Кюри вас примет только в том случае, если вам нужны от нее какие-нибудь технические сведения. Интервью по личным вопросам она не дает".
Хотя Мари бывает крайне вежлива, но ничто не располагает собеседника продолжить разговор: ни маленькая суровая приемная, ни жесткие стулья, ни нервный тик в пальцах ученой, ни мрачное поглядывание Мари на стенные часы...
В понедельник и в среду, едва проснувшись, Мари уже волнуется, нервничает. В пять часов у нее лекция. После завтрака она запирается у себя в кабинете на набережной Бетюн. Она готовит лекцию, пишет на листе бумаги план. В половине пятого идет в лабораторию и снова уединяется в маленькой комнате отдыха. Она томится, напряжена и недоступна. Вот уже двадцать пять лет, как Мари преподает. И всегда, каждый раз, как ей предстоит войти в малый амфитеатр, где ее ждут двадцать или тридцать студентов, встающих при ее входе, ее охватывает робость.