Мария Стюарт
Шрифт:
Генрих II снял с пальца кольцо и вручил его кардиналу-архиепископу Руанскому, который совершил брачный обряд на виду у всех — принцев крови, иностранных послов и горожан. Теперь у Франции была дофина. Королевская чета затем проследовала с помоста на мессу в собор, также полностью застланный коврами. В хоре установили высокие кресла для судебных чиновников, а королевская чета преклоняла колени на парчовых подушках.
Снаружи стала очевидной причина, по которой толпа так стремилась приблизиться к помосту. По сигналу герцога де Гиза герольды трижды прокричали «дар!», и в толпу пролился ливень золотых и серебряных монет. Шотландский студент описал последовавшую затем сумятицу: «Дворяне торопливо срывали с себя плащи, дамы — верхние юбки, купцы — мантии, магистры — капюшоны, студенты — шапки, а монахи — наплечники и подставляли их под денежный поток». Огромный монах-францисканец собрал больше денег, чем стоявшие рядом с ним: «Он собрал их как
Не подозревая об этом, Мария и Франциск в королевской капелле отстояли мессу, которую служил епископ Парижский. За ней последовал еще один дождь из монет, пролившийся в нефе собора, а знатные дворяне старались — безуспешно — не выглядеть жадными побирушками. Выйдя из собора, новобрачные снова поднялись на помост.
Наконец королевский кортеж проследовал к епископскому дворцу на банкет, во время которого корону над головой Марии держал придворный, месье де Сен-Севе. Золотая корона тяжела, особенно для шестнадцатилетней королевы, а Мария знала, что должна будет танцевать со свекром. Взметая распущенные волосы, Мария танцевала со страстью, показывая себя с наилучшей стороны, и двор должным образом приветствовал новую дофину. Следующей обязанностью было танцевать с мужем, однако Генрих тактично подвел ее к своей дочери Елизавете, так что неуклюжесть дофина и различие в росте супругов не бросились в глаза.
Все это было утомительно, но составляло всего лишь пролог к главному событию следующего дня. В четыре часа королевская процессия покинула дворец епископа и верхом отправилась во дворец парламента. Мария и Екатерина следовали на носилках, рядом с которыми ехали кардиналы Лотарингский и Бурбонский. Процессия проследовала с острова Ситэ на правый берег Сены, а затем вернулась на остров по мосту Менял, тем самым позволив как можно большему числу людей увидеть дофину. У дворца король помог Марии выйти из носилок, а герцог Наваррский — спешиться дофину, и все проследовали в большой зал за двумястами дворянами и герольдами Франции и Шотландии. Все разместились за столом, покрытым драгоценной парчой. «Следует сказать, что сами Елисейские Поля не могли бы сильнее ласкать взор». Король приказал сообщить всем шотландцам пароль для прохода, однако толпа, «грубо обращаясь со стражей», ворвалась внутрь, и на мгновение показалось, что сейчас разразится мятеж. Шотландский студент сообщал: «После второй перемены блюд герольды воскликнули “дар!”, и им подарили золотую чашу ценой в 400 ливров. Чашу вынули из королевского буфета, имевшего двенадцать полок или ступеней в высоту и заполненного различной посудой излитого золота и серебра, но в основном из золота. Что же до звучавшей там прекрасной музыки, танцев, разных пьес и представлений, достижений доблести и королевских развлечений, то их было бы слишком нудно описывать».
После ужина столы убрали, и Мария вновь танцевала с принцессой Елизаветой. После этого танца все перешли в палату адвокатов, изобильно позолоченный зал, украшенный гобеленами, которые повествовали о победах Цезаря. Там их ждали живые картины. Сначала следовал парад семи планет, затем двадцать пять искусно сделанных из холста лошадей привезли облаченного в парчу юного принца. Два белых коня влекли триумфальную колесницу с музыкантами, игравшими на лютнях, арфах и цитрах, двенадцать принцев ехали на единорогах, а в колеснице следовали девять муз. Все это заняло два часа, однако говорят, что публика сочла представление слишком коротким. За ним опять последовали танцы, а затем появились шесть кораблей, плывущих по морю из синего шелка, который обдували снизу — чтобы появились волны, и сверху — чтобы надувались паруса. На каждом корабле находился член королевской семьи в маске из золотой парчи, а когда корабли остановились у столов, на борт проводили дам и они покинули пиршество. Генрих II сопровождал Марию, Екатерина выбрала Франциска, и на этом официальная часть праздника закончилась, хотя послы и прочие гости продолжали веселиться до утра. На следующий день в соборе были обвенчаны пары более низкого ранга, а затем Генрих II устроил трехдневный турнир около дворца Турнель — на теперешней площади Вогезов — в полумиле по правому берегу. Шотландец Ричард Мейтленд из Летингтона, незначительный поэт и чиновник, чей сын впоследствии станет главным секретарем Марии, написал без всякой иронии:
Шотландцы и французы теперь живут в союзе, Как если бы они были братьями, рожденными в одной стране, Свободные от подозрений, СохраняющиеГенрих II пожелал, чтобы о браке узнал весь мир, и хотя расходы были ужасающими, его план увенчался успехом. В конце празднеств Мария «плохо себя почувствовала», что в общем неудивительно.
Глава V
«ОНА ДОЛГО НЕ ПРОТЯНЕТ»
В Эдинбурге празднества по поводу бракосочетания Марии Стюарт были гораздо более скромными, поскольку народ это событие совершенно не интересовало; праздник обошелся всего в 183 фунта 9 шиллингов и 9 пенсов и заключался в единственном залпе огромной пушки по прозванию «толстуха Мег». Ядро пролетело две мили и, никого не задев, упало в полях к северо-западу от города. В Шотландии куда больше заинтересовались внезапной смертью, постигшей в Кале четырех посланников, только что подписавших брачный договор и теперь возвращавшихся домой. Немедленно заподозрили отравление, но французский заговор маловероятен — ведь Франции была очень важна незамедлительная ратификация договора, внешне столь выгодного шотландскому правительству. В конце концов, учитывая секретный договор Фонтенбло, это соглашение было совершенно бесполезным.
16 сентября Мария написала матери письмо, будучи уже замужней женщиной. Как любая молодая жена, беспокоящаяся о здоровье мужа, отправившегося в военный поход, она сообщает Марии де Гиз, что король — «король, мой супруг» — находится с армией в Пикардии, где свирепствуют различные болезни. Вполне возможно, что посланники умерли от одной из них. Мария знала, что единственной целью кампании являются переговоры об освобождении Монморанси. Из-за бездетности Марии Тюдор Филипп вернулся в Испанию; он был готов к перемирию с Францией. А поскольку коннетабль Франции и другие знатные дворяне находились у него в плену и он знал, что Генрих II не может себе позволить крупную кампанию, то чувствовал: настало время усадить французского короля за стол переговоров.
Генрих II, который уже сделал всех шотландцев французскими подданными, мог теперь утверждать, что он по сути — король обеих стран. Шотландцы считали, что обретают равный с французами статус, но последние понимали: Шотландия просто становится колонией Франции. Учитывая это, а также и враждебность Филиппа к жене, Марии Тюдор, что делало невозможным помощь из-за Ла-Манша, Генрих II также был рад начать переговоры с Испанией.
Однако прежде чем это случилось, положение на шахматной доске европейской политики опять изменилось: 17 ноября 1558 года Мария Тюдор умерла. Она была безжалостно и жестоко отвергнута Филиппом как некрасивая, сексуально непривлекательная и бесплодная женщина, большинство ее подданных ненавидели ее из-за фанатичного католицизма — смерть многочисленных мучеников в годы ее царствования принесла ей прозвище «Кровавая». Она, вероятно, умерла от лихорадки, которая была в 1557 году самой распространенной причиной смерти. Этой трагической и несчастной женщине наследовала ее двадцатипятилетняя сводная сестра Елизавета.
Елизавета Тюдор была полной противоположностью Марии Стюарт. Ее наставником был Роджер Эшем, сказавший о ней: «Ее отличает подлинное усердие к учению и постижению истинной веры, ее усидчивость равна мужской, а память долго хранит то, что быстро схватывает. Она говорит по-французски и по-итальянски так же хорошо, как по-английски, и часто с живостью обращается ко мне на хорошей латыни, реже на греческом». Елизавета приобрела практический опыт в политике самосохранения, проведя некоторое время в Тауэре в 1554 году, когда ее кузина Мария Стюарт обустраивала свой двор во Франции. Ее детство было полно бедствий и смертельных угроз, а Мария купалась в безусловном обожании своих родственников. Советником Елизаветы и другом на всю жизнь стал преданный и восхитительно уклончивый Уильям Сесил. Вдвоем они составляли самую опасную политическую пару Европы.
Для Генриха II известие о восшествии на престол Елизаветы стало тяжелым ударом, и его первая реакция имела серьезные последствия для Марии. Он провозгласил Елизавету незаконнорожденной: развод ее отца с Екатериной Арагонской папа признал незаконным, поэтому, заключив брак с матерью Елизаветы Анной Болейн, Генрих VIII стал двоеженцем. Таким образом, английский престол был свободен, а ближайшим по крови претендентом была невестка Генриха II — Мария Стюарт. Герольды объявили ее королевой Шотландии, Англии и Ирландии, и с этого времени ее личный герб сочетал в себе элементы гербов всех трех стран. Поэты усердно трудились, прославляя Марию как новое чудо, объединяющее Францию и Шотландию с Англией, но в действительности удалось лишь разозлить Елизавету. Английский посол сообщал: «Молодая королева присвоила себе герб Англии не по собственной воле, но по приказу отца-короля и тем себя оправдывает. Ее Величество [Елизавета] считает это оправдание очень странным и недостаточным». Ни Сесил, ни Елизавета не поверили ни одному слову.