Мария в поисках кита
Шрифт:
Ну вот, теперь я узнаю прежнюю, «материковую» ВПЗР с ее кретиническими теориями о другом, в котором нет ни одного мало-мальски внятного полюса притяжения, где добро так же бессмысленно и необязательно, как и зло. И где они довольно искусно подменяют друг друга — не хуже, чем братья-близнецы на уроках физики и геометрии в средней школе. То есть — это добро терпеть не может физику, и за него отдувается зло, а с геометрией — все наоборот… А ведь я недавно думала о братьях-близнецах, но тогда это были не добро и зло, а ужи и гадюки, выползшие из глазниц буйного воображения
Добрый Кико так же опасен, как и Кико, который хочет причинить зло.
Кико, который хочет причинить зло, так же невинен, как и добрый Кико.
Мне стоит опасаться Кико, кем бы он ни был? Или, наоборот, не стоит, кем бы он ни был?
А тот, другой Кико (брат-близнец в обычных, а не сиреневых ботинках) — кто он? Добряк и голубиная душа? Или исчадие ада себе на уме? А мой Кико — кто?..
— Я не думаю, что у Кико есть какие-то коварные планы относительно меня. Он просто хорошо ко мне относится.
— Кто спорит, Ти? Тем более что он прокатил тебя на велосипеде. Это показательно.
— Откуда вы знаете про велосипед? Вы же весь день не отрывались от ноутбука. Даже головы не поднимали…
— Я видела. И его, и колымагу. Он отирался здесь утром. Наверное, поджидал тебя. Ну и как она — прогулка с немым идиотом? Волнующа?
— Он не немой, — решаю я вступиться за Кико. — Мы даже смогли поговорить.
— Вот как? Он таки разговаривает?
— Он странный. И разговоры странные.
— Разговоры о чем?
— Мы говорили о футболе. О том, что здесь нет футбольной команды. — Я честно придерживаюсь хронологии первой беседы.
— Еще большей странностью было бы, если бы она здесь оказалась, ты не находишь?
— И еще… он попытался предупредить меня о какой-то опасности.
— Это связано с отсутствием футбольной команды?
— Конечно, нет. Он сказал, что я должна держаться подальше.
— Так прямо и сказал?
— Да.
— От чего?
— Он не пояснил.
— А потом?
— Потом… уже на обратном пути… он стал рассказывать о какой-то женщине. Которая сейчас здесь, на Талего.
— Сейчас на Талего только две женщины. Ты и я.
— Да, но… Он сказал, что это — самая красивая женщина… э-э… из тех, кого он знает.
ВПЗР, с ее гипертрофированным самолюбием, гордыней и до невозможности искаженным взглядом на себя саму, не отказалась бы от звания «самой красивой женщины» — это видно по глазам. Единственное, что мешает ей ухватиться бульдожьей хваткой за «самую красивую», — мое безыскусное «да, но…». Махом вычеркивающее ее из списка претендентов.
— Ну и как ты думаешь… Сколько красивых женщин видел в своей жизни этот дурачок? И что в его понятии красота?
«Киты с женскими головами — красивы», — неожиданно осеняет меня. Все вместе и каждый по отдельности. Но и они, так же как ВПЗР, оказываются за бортом. И совсем не потому, что не умеют улыбаться (вдруг — умеют?). А потому,
47
Улиц (исп.).
Все самое невероятное и не укладывающееся в обычные рамки происходит здесь, на Талего.
— Я не знаю, что в его понятии означает «красота». Но это и неважно. Здесь есть еще одна женщина, и важно как раз это.
— Кроме нас?
— Кроме нас, да… Вы правда никого не видели?
Не имея возможности спросить о промелькнувшей, как видение, старухе Майтэ напрямую, я пытаюсь хоть как-то выплюнуть ее из забитого волосами рта. Неважно, что старуха не подпадает под определение «самая красивая женщина», у каждого — свой взгляд на красоту. И у Кико тоже. Если я казалась ему восьмилетней девочкой, то почему Майтэ не может показаться красоткой?
И она не улыбалась. Я помню это точно.
— Я никого не видела, Ти. Никого. Если бы здесь кто-то был, ты обнаружила бы его…
— Ее…
— …Ее скорее. Это ведь ты шляешься по острову целыми днями. Ты — не я.
— Ничего я не шляюсь. Просто хочу выбраться отсюда. Хочу добраться до того острова…
— Ты считаешь, что переехать с острова на остров означает выбраться? — До соплей алогичная ВПЗР неожиданно впадает в самую что ни на есть железобетонную логику.
— Хуже, чем здесь, не будет.
— А если будет?
Кроха-остров так и стоит у меня перед глазами — еще более прекрасный, чем в реальности. Освещенный не зимним солнцем, а летним. Маленькая сосновая рощица видится мне теперь реликтовым лесом, на крыше закреплено сразу пятнадцать спутниковых тарелок вместо двух; причал способен принять круизное судно максимальной тоннажности, а дом… Все мои надежды связаны с восхитительным, добросердечным домом под красной черепицей. Только бы оказаться в нем!..
— Вы просто не видели тот остров.
— Мне вполне хватает этого.
— А мне — нет.
— А что говорит идиот? Он ведь должен был просветить тебя насчет райского уголка, куда ты так рвешься.
— Ничего.
— Ты даже не удосужилась расспросить его?
— Я же объясняла… Это был странный разговор.
Но не более странный, чем разговоры, которые я в последнее время веду с ВПЗР. Инициатива в них принадлежит совсем не мне. Я не могу ни о чем расспрашивать, а заранее заготовленные вопросы не в состоянии сорваться с губ. А если случайно и срываются — ответа на них никто не дает. Куски получаемой информации никак не связаны между собой, они протухают подобно рыбе в забытом на берегу садке, — их остается только выбросить за ненадобностью.