Марк Аврелий. Золотые сумерки
Шрифт:
— Послушай, ты не хочешь участвовать в нашей потехе, это твое право, но посоветовать-то ты можешь. Ты слывешь у нас за великого знатока Рима, его, так сказать, дна. Где можно спрятать Марцию, чтобы Уммидий вовек ее не нашел? Учти, она при этом должна быть в распоряжении Бебия. Только не упоминай о каких-нибудь подозрительных и злачных берлогах или низкопробных борделях. Трибуну личной гвардии императора не к лицу появляться в подобных местах.
— У меня и мысли такой не было, императрица! — горячо возразил Сегестий. — Чтобы я собственными руками упек невинную душу в вертеп! Да мне спасения не будет.
— Ах, оставь свои суеверия! Мне нет никакого дела до твоего спасения. Ответь по существу, —
— И зря, госпожа, — решительно возразил Сегестий. — Мне, например, есть дело и до вас, и до Марции — голубки, до любимого мною Бебия и верного в трудную минуту Лета, и до разряженного, словно петух, Тертулла. И до вашего спасения!
Он выговорил это с такой неожиданной твердостью и решительностью, что вмиг в зале возникло некоторое напряжение, которое умело сняла Фаустина.
— Благодарю за заботу, Сегестий, но речь сейчас о другом. Повторяю, где можно спрятать Марцию? За городом неприемлемо. Бебия не удержишь, а Уммидия богат. У него много слуг, они быстро выследят нашего влюбленного.
— Несчастную пленницу можно будет спрятать у моей жены Виргулы, в Субуре. Она будет рада помочь Марции. Там ее никто не найдет.
Императрица вскинула руку с вытянутым указательным пальцем и с восхищением заявила.
— Это другое дело. Приятно слушать человека, обремененного жизненным опытом, свалившего на арене самого Витразина. Ты будешь ждать Марцию где-нибудь поблизости. Говорят, она беременна? Значит, подготовишь портшез. Моим воспользуешься. Мой прокуратор выделит тебе сидячие носилки, а также носильщиков.
Неожиданно она загадочно усмехнулась, затем поделилась с Тертуллом..
— Представляю, как взовьется Уммидий, когда ему сообщат, что пленницу унесли на носилках императрицы! — затем продолжила наставлять Сегестия. — Если спросят, будешь утверждать, что знать ничего не знал, ведать не ведал. Приказали сопровождать носилки, ты и сопровождал. С Приском я договорюсь.
— Так точно, госпожа.
— Вот и хорошо. Что ж, сообщники, идите и ждите весточку.
В этот момент раздался обиженный голос Коммода.
— А как же я?
— Что ты? — не поняла императрица.
— Каковы будут мои обязанности? Я готов постоять на атасе, и добычу схоронить. Если потребуется, замочу кого-нибудь. У меня рука не дрогнет.
— Марк, оставь глупости!
На глазах у наследника навернулись слезы.
* * *
На следующий день Фаустине донесли, что «лысый сатир» прячет рабыню на своей вилле в Пренесте. Роскошная дача была расположена неподалеку от загородного императорского дворца, по другую сторону вершины горы, где высился знаменитый храм Фортуны. Соглядатаи Ауфидия Викторина сообщили, что девица помещена в расположенном в глубине поместья флигеле. Упрятана в каморку, более напоминающую темницу. Каморка примыкает к покою «ночи и сна» — особого рода помещению с двойными стенами, куда не проникают ни голоса прислуги, ни шум дождя, ни громы и блеск молний, ни даже дневной свет, если окна закрыты. Здесь Уммидий часто в одиночестве принимает еду.
В настоящий момент Уммидия на вилле нет. Купив Марцию, он, прежде всего, отдал ее в руки знахарок, чтобы те определили, здорова ли будущая наложница, не страдает ли срамной болезнью либо какими-то иными, незаметными для внешнего глаза недостатками. Одна из них оказалась опытной повитухой и сразу определила, что Марция носит в утробе плод. Эта новость пришлась не по вкусу Уммидию. Он принялся публично сетовать на испорченность нравов и всеобщее вранье, поразившее даже высшие слои общества. О Марции не упоминал. Сначала хотел вернуть рабыню Матидии, сумевшей ловко подсунуть ему червивый плод, однако ума хватило сообразить, что в тот момент, когда Марк присутствует
Вины за собой Уммидий не чуял — купля — продажа была совершенна в соответствии с законом. Тем не менее, патриций ощущал некоторое беспричинное беспокойство. Бебий близок к императору, нрав у него дерзкий, замешан на старомодных, давным — давно покинувших Рим добродетелях. Уммидий так и сказал себе — никогда не связывайся с влюбленными безумцами.
Мало ли…
Пусть остынет.
По этой причине, добавил соглядатай, он спрятал новую наложницу подальше, приставил к ней караул — десяток рабов, ночующих в конюшне. Там же, с помощью той же повитухи, Уммидий собирается избавиться от недоразумения, после чего он вплотную займется ее дрессировкой.
Фаустина выслушала доклад, отпустила соглядатая и, глядя ему вслед, мысленно добавила: «А пока вынашивает грязные планы, как бы опорочить императрицу».
Ей никогда не забыть пакостную ночь, когда Вер взгромоздился на нее, придавил собой, просунул руки под нижнюю тунику. Уммидий, до последней минуты присутствовавший на вечеринке, после короткого окрика Вера, поспешил спастись бегством. Бросил ее на растерзание пьяной скотине. Трагедии, вздохнула Фаустина, правда, не случилось бы, не будь она так глупа и чувственна. Но даже если и так, что мешало Уммидию встать на защиту молившей о пощаде женщины. Более того, спустя некоторое время он тайно, с апломбом и с какой-то зверской радостью, обмолвился кое — кому, что уговаривал императрицу покинуть пир, однако она-де отмахнулась. После предупреждения императрицы болтать в открытую остерегался, однако время от времени позволял себе подмигивать Фаустине и многозначительно усмехаться. Хуже всего, что лысый сатир открыто спелся с Цивикой.
Фаустина радостно потерла руки — пришел ее черед. Она сполна заплатит за унижение, лишь бы молодцы сработали без крови, без членовредительства. Императрица не знала, каким образом сумеет испортить жизнь Уммидию, но предугадывала, что сейчас, после смерти Галерии, самый удобный момент для того, чтобы навлечь на Уммидия открытую немилость императора.
Сатир больше не будет пялиться на нее, она заставит его опустить поросячьи глазки. Но главное, он со страху немедленно уползет в тень, следовательно, оппозиция лишиться достаточно серьезного попутчика. Болтовня Уммидия, его хамское поведение очень раздражало всех истинных приверженцев императора. Те же, кто таил неприязнь к нынешнему режиму встречали речи Уммидия аплодисментами, ловко подначивали его и то и дело рассказывая об очередной его выходке, добавляли — что взять с этой семейки! При этом соглашались, что Марк — святой человек, но по наследникам следует судить по дядьям, а не по отцам.
Уммидий был очень богат и исключительно по воле Марка. Он владел обширными оливковыми посадками, тремя виллами и прекрасным городским домом. Б'oльшая часть имущества досталась ему от покойной жены. История была давняя, давшая Фаустине повод бросить мужу очередной упрек в преступном попустительстве и неумеренной доброте. После смерти матери Марк Аврелий передал свою долю материнского наследства в пользу сестры, заявив, что ему достаточно отцовских денег. Фаустина никак не могла признать справедливой подобную дележку. Она доказывала, что не корысть подбивает ее перечить мужу — хвала богам и отцу с матерью, она не бедствует! — но исключительно знание людской породы, однако Марк решительно настоял на том, чтобы жена никогда не вмешивалась в его семейные дела.