Марк Бернес в воспоминаниях современников
Шрифт:
В момент наивысших моих переживаний этот Приходько вертелся около меня. Глядел сочувственно, хотя и не желал этого показать, и его скрытое сочувствие, его светящийся взгляд поддерживали меня.
Общее впечатление от Бернеса коршевского периода — Бернес-комсомолец. (В советских пьесах роль комсомольца обязательно поручалась Бернесу, и всех комсомольцев он у нас переиграл.)
В юнгштурмовке или в косоворотке, в лаптях или в сапогах, рассеянный или собранный, робкий или напористый, но всегда со светящимся взглядом, влюбленный в жизнь, готовый ради жизни пойти
Хорошо помню, Марка Бернеса любил Николай Мариусович Радин. Пожилой Радин смотрел на кипящую вокруг него жизнь с не меньшим любопытством и влюбленностью, чем юный Бернес. В Марке Радин увидел не только способного актера, но и представителя нового поколения. Того поколения, что принесло в театр свое жизнепонимание, свою страсть, свою ненависть.
«Если ему никто и ничто не помешает — далеко пойдет», — сказал однажды о Бернесе Николай Мариусович.
Приходится вздохнуть: не помню, пел ли Бернес в какой-либо из своих комсомольских ролей на сцене театра бывш. Корша. Но я отлично помню, как он пел за кулисами в перерывах между репетициями:
«Идет, ломая скалы, ударный труд! Прорвался песней алой ударный труд!»Марк напевал в таком мажорном ритме, с таким задором, что невозможно было не подхватить вслед за ним.
И мы подхватывали. Я — непременно, а иногда даже и старики-коршевцы, и Николай Мариусович, что весьма воодушевляло Марка, обожавшего Радина тайно (когда им открыто восхищались, Радин не терпел). За частое исполнение «Марша ударников» (иногда не совсем кстати) Бернеса прозвали: «Ударный труд».
Вскоре это прозвище сменилось другим — мы стали называть его: «Комсомольский Ромео».
«Как он влюблен! Как он умеет любить! Вы посмотрите, что с ним творится!» — с некоторым испугом (и, возможно, с завистью) говорили друг другу старики-коршевцы.
Знатоки афоризмов посмеивались: «Любовь — абсолютное предпочтение данного предмета всем остальным». Это определение к чувству, которое мы наблюдали у нашего «Комсомольского Ромео», не подходило. «Предмет» Марка не заслонил от него жизнь. Не погасил увлечение театром, а, напротив, разжег. Глаза его светились еще ярче, а уж когда «Комсомольский Ромео» смотрел на свою избранницу, взгляд его становился просто магнетическим.
Паола (так звали избранницу Марка) — девятнадцатилетняя девочка из Днепропетровска — была тоже нашей актрисой. В отличие от Марка, отнюдь не бестелесная, а, скорее, полненькая, со свежим румянцем на щеках и с фиалковыми глазами.
Магнетический взгляд Марка волновал Паолу. Она смущалась, отворачивалась… Взгляд притягивал, и Паола подходила к Марку. Их часто стали видеть вместе.
Но… Паола собиралась замуж за другого. И Паола вышла замуж. «Расписалась» с неким солидным инженером. (С человеком этим Паола была знакома до того, как на нее обрушилась любовь Марка, и ничего предосудительного в ее замужестве не было.)
Но мы — негодовали!
А что же будет с Марком?
Марк — бледнеет, худеет,
Шепотом актеры рассказывали о безумствах Марка. Будто бы ночи он проводит возле дома Паолы, и в дождь и в снег — дежурит под ее окнами. И даже… влезает на дерево под ее окном и оттуда (качаясь на ветвях) — смотрит на Паолу.
— Как может Паола оставаться равнодушной?
— Как может Паола оставаться за своим инженером, когда ее любит Марк?
Паола не оставалась равнодушной.
Паола не осталась с инженером.
Она — убежала к Марку.
Или — если хотите — ушла!
Разлучила с Паолой Марка только смерть {9} .
В 1932 году Радин и я были приглашены в Государственный академический Малый театр. В 1933 году Московский драматический театр бывш. Корша прекратил свое существование.
Встречи мои с Бернесом стали редки, случайны. Как ему работалось в театре им. Революции (ныне театр им. В. Маяковского) — не знаю.
В 1939 году на экраны страны вышел фильм «Человек с ружьем». Когда-то мы, коршевцы, не могли удержаться, чтобы не подтянуть вслед за Марком Бернесом «Ударный труд», теперь вся страна запела вслед за Костей Жигулевым — Бернесом: «Тучи над городом встали…»
Марк Бернес стал одним из любимейших моих киноактеров. Каждая из пропетых им с экрана песен — любимой.
Но тут я неоригинальна. Кого же из современников Бернеса не пленяли созданные им в кино образы! А если приходилось встречаться с ними спустя какое-то время вторично (в кинотеатре повторного фильма), они хватали за душу напоминанием о собственной юности или о юности страны.
Для меня Марк Бернес — юность страны.
Парень с Нарвской заставы — Жигулев, летчик Кожухаров {10} , боец Аркадий Дзюбин, шофер Минутка — все они для меня живые люди, лучшие люди молодой Страны Советов.
Летчик Кожухаров… Разве не из таких характеров формировались Алексей Маресьев, Виктор Талалихин, Николай Гастелло?..
Быть может, это субъективное восприятие, но Гастелло, когда я позже увидела его портрет, даже чертами лица показался мне похожим на Кожухарова — Бернеса. И уж, наверное, Гастелло знал и напевал песню Кожухарова: «Любимый город может спать спокойно…»
Шофер Минутка. Лежа в снегу под обстрелом, он сводит коченеющими пальцами концы провода и в последнем усилии воли стискивает соединенный провод зубами. Мертвый Минутка держит связь.
Потрясающий этот крупный план забыть нельзя. Мы видим и ресницы в инее, и стекленеющий зрачок еще недавно сияющих глаз, и зубы, сжимающие провода. Нам хочется услышать дыхание, но оно прервалось…
Смотря фильмы с участием Бернеса, я думала: хорошо, что Марк ушел в кино. В театральной драматургии нет, увы, ролей молодых его современников такой же масштабности и глубины. И в театре невозможен крупный план. А на Марка надо смотреть вблизи. Тогда и свет его глаз ощутимее…