Марк Красс
Шрифт:
— В чем дело, Ноний? Забыл слова клятвы? Так я тебе напомню, — подал голос трибун. — Клянусь никогда не бежать из-за трусости, никогда не покидать ряды, если только не для того, чтобы взять оружие для убийства врага или спасения гражданина…
— Остановись, трибун, я не только помню эти прекрасные слова, но в отличие от тебя соображаю, что делаю, — сурово промолвил Ноний и обратился к своему командиру. — Ты умеешь побеждать, Гай Фимбрия. С тобой я готов и дальше потрошить азиатских царьков, но поднять меч на римлян — это предательство, а воевать с Суллой — безрассудство.
— Что ты говоришь, Ноний? — удивился Фимбрия. — Нас
— Пусть Сенат и воюет с ним. А если ты, Гай Фимбрия, ищешь гибели, то из этого не следует, что твою участь должны разделить десять тысяч человек.
— Изменник! — военачальник выхватил меч и бросился на своего боевого товарища.
В войске раздались громкие крики негодования. Ближайшие к Нонию легионеры обнажили мечи и своими телами закрыли товарища, осмелившегося открыто выразить общее мнение. Увидев, что ему придется сражаться с собственными легионерами, Фимбрия в сердцах отбросил меч в сторону и направился в свою палатку. Трибун поднял оружие и пошел вслед за ним.
Легионеры еще долгое время бурно обсуждали происшедшее, а к вечеру по одному, по двое и целыми толпами начали переходить в лагерь Суллы.
Утром Сулла Счастливый вступил в опустевший лагерь Фимбрии. Его легат Марк Лициний Красс первым бросился к палатке военачальника. Она была пуста, как и все остальные. Красс поспешил обратиться к Сулле:
— Проконсул, позволь найти его и отомстить за смерть отца и брата.
— Фимбрия потерял свое войско и как противник не интересует меня, — задумался Сулла, — но он отверг мои предложения, и ты, Марк, имеешь полное право требовать его смерти. Если она доставит тебе удовольствие, ступай и разыщи своего врага, но помни, я не могу дать тебе более пяти дней. Если не управишься за этот срок, оставь Фимбрию воле богов и отправляйся в Эфес. Оттуда мы начнем свой поход на Рим.
Марк Красс взял двести всадников и повел их по горячим следам Фимбрии. Поскольку мятежный легат доставил много бед местным жителям, они охотно помогали Крассу в поисках.
Отряд легата Суллы настиг Фимбрию в Пергаме. Тот нашел убежище в храме Эскулапа [13] . Храм этот был широко известен в Малой Азии. С ним связывали чудеса исцеления прокаженных, паралитиков, слепых — жрецы Эскулапа делали сложные операции по удалению катаракты.
Красс решительно переступил порог жилища богов, легионеры с несколько меньшей смелостью последовали за легатом. Их попытались остановить жрецы, грозившие проклятием каждому вошедшему в храм с оружием. В ответ на угрозы Красс обнажил меч и, не замедляя шага, произнес:
13
Эскулап — бог врачевания у римлян.
— Не волнуйтесь, почтенные жрецы, я не причиню зла вашему богу. Наоборот, я очищу храм Эскулапа от скверны.
Фимбрию нашли у алтаря. Это был уже не тот бесстрашный военачальник, что с двумя легионами преследовал Митридата и едва не захватил царя в плен. Загнанный в угол зверь обреченно смотрел на охотников, пришедших за его жизнью.
— Марк Красс, если не ошибаюсь? — зло прошипел Фимбрия.
— Да, я брат того, кто пал от твоей руки; я сын того, чья смерть на твоей совести. Долго я ждал этого часа. Ради него пришел с другого конца необъятных
— Ты очень похож на отца.
— Вставай, Фимбрия, и умри достойно.
— Ты хочешь убить меня в храме?
— Я выброшу тебя вон и прикончу в сточной канаве.
— Моя рука держит меч. Не думаешь ли ты, что отнять его у Гая Фимбрии будет легко? Храм осквернится кровью, и не только моей.
— Меня не остановят даже боги. Я не побоюсь их проклятия, чтобы успокоить души отца и брата в царстве мертвых.
— Подожди, Красс, дай мне проститься с жизнью. Оставь храм, я сам выйду к тебе, — попросил вдруг Фимбрия. — Надеюсь, ты не откажешь в последнем желании римскому легату. Даже преступник имеет право на него.
Красс колебался.
— Обещаю, ты не будешь ждать долго.
— Я исполню твою просьбу, — наконец согласился Марк Красс, — но не пытайся бежать, храм окружен моими легионерами.
Некоторое время Красс ходил взад-вперед у подножия храма Эскулапа. Рука его нервно сжимала рукоять меча.
— Надо поторопить Фимбрию, Харон устал ждать его подлую душу. — Красс направился к последнему убежищу своего кровного врага.
— Подлец, он обманул меня! — воскликнул легат Суллы, едва сделав несколько шагов в глубь храма.
Фимбрия лежал на спине, в груди его торчал короткий меч. Рука, привыкшая убивать, продолжала в последней судороге сжимать оружие. И на этот раз она сделала свое дело умело и мгновенно. Лицо Фимбрии выражало удовлетворение, на устах застыла злорадная усмешка.
Вошедшие вслед за Крассом легионеры остановились в ужасе. По алтарю растекалось огромное кровавое пятно. Брызги крови окропили статую Аполлона, по преданию — отца Эскулапа.
Осквернить храм кровью считалось неслыханным святотатством. Если самоубийство происходило в храме, то вина ложилась на человека, из-за которого оно произошло. Поэтому товарищи Красса со страхом смотрели то на своего легата, то на кровь, грозящую им местью богов.
— Так было угодно богам, — сказал Красс и обернулся к легионерам. — Что вы застыли словно статуи? Посмотрите на радостное лицо Аполлона и успокойтесь. Боги довольны, что избавились от присутствия этого человека.
Красс оказался достойным учеником Суллы.
От Брундизия до Рима
Весной 83 года до н. э. Луций Корнелий Сулла высадился в Брундизии.
Его легионеры неохотно покидали Азию, где были полными хозяевами, они втайне завидовали товарищам, оставшимся там под началом Луция Лукулла. Легионеры не боялись новых войн и походов, но предстояли битвы не с чужеземцами, а с братьями.
Сулла знал настроения своих воинов и опасался, как бы они не разбежались по домам, едва ступив на италийский берег. Ведь предстояла трудная и кровавая война с их же соплеменниками, а надежды на большую добычу не было. Что греха таить, многие воевали из-за денег; рискуя жизнью, они надеялись обеспечить себе сносное существование, а наиболее дальновидные — и безбедную старость.
До сих пор легионеры Суллы не испытывали недостатка ни в чем; даже самые алчные были довольны вознаграждением после походов и битв. Проконсул сквозь пальцы смотрел на такие «шалости» воинов, как сожженные и разграбленные города, опустошенные селения, проданные в рабство мирные жители. Все это он мог позволить в Греции и Азии, но не в Италии.