Маркиза де Ганж

де Сад Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа

Жалобные слова маркизы перемежались с всхлипываниями и рыданиями: г-жа де Ганж плакала не переставая. Желая утереть слезы, она прижала к лицу платок, и тот мгновенно промок. Казалось, на ее прекрасном лице нет более места счастью, горе навеки поселилось в его пленительных чертах, прогнав оттуда невинность и стыдливость.

— Сударыня, — произнес Теодор, более озабоченный достижением своей цели, нежели состоянием невестки, — не следует столь бурно предаваться горю, лучше осушить его источник. Теперь вы ничем не обязаны супругу; он недостоин даже вашей жалости; справедливая месть — вот о чем вам сейчас надо думать. Зная благородство вашего характера, я полагаю естественным не только на-

помнить вам об этом, но и предложить подходящее для этой цели средство, и если вы согласитесь принять его, я отвечу вам на второй вопрос. Граф

де Вильфранш честный человек. С тех пор как мы находимся в Ганже, он, как и я, заметил преступную страсть вашего супруга, а заметив, ощутил в груди своей пылкое желание утешить вас, о чем он и сообщил мне. Не скрою, я не только одобрил его стремление, но и предложил ему свою помощь. Вы желали получить объяснение вчерашнего происшествия? Что ж, слушайте. Во время прогулки я оказал Вильфраншу услугу, предоставив ему возможность побеседовать с вами наедине. Он любезен, кроток; приняв его предложение, вы получите средство — быть может, единственное, — которое поможет вам вернуть мужа. Узнав, что другой сумел заменить его в вашем сердце, супруг ваш, почувствовав себя уязвленным, станет жалеть об утрате... Сколько женщин таким образом вернули себе мужей!

— Кокетки — да, быть может, но не честные женщины, — ответила маркиза. — Мне слишком дорого обойдется такая попытка, сударь, и я не знаю, что лучше — потерять сердце мужа или завоевать его вновь посредством преступления. Ведь если ему откроется истина, он станет презирать меня! Нет, только кротостью, терпением и постоянством я смогу вновь завоевать чувства Альфонса... Я обязательно докажу ему свою привязанность, и время мне поможет. Пусть он поступил со мной несправедливо, но слезы мои — я уверена! — помогут ему избавиться от наваждения, и я не хочу ничем огорчать его... Конечно, если бы я сама попыталась разобраться в этой истории...

— Ни в коем случае, — живо возразил Теодор. — Нельзя признаваться, что вам известно о его заблуждениях, иначе он пожелает их узаконить, станет вам лгать, и эта ложь вряд ли вернет вам счастье. Признавшись ему, вы не только принесете в жертву вашу гордость, но и потеряете спокойствие, которое после такого признания вряд ли к вам вернется. Что же касается средства, о котором я вам говорил, то вы не правы, отвергая его: ведь я предлагаю вам не любовника, но мстителя. Вильфранш не станет предлагать вам вещей, оскорбляющих ваше чувство долга, он будет всего лишь ухаживать за вами, оказывать вам знаки внимания и тем самым столь взволнует вашего мужа, что тот, без сомнения, вновь падет к вашим стопам. Ах, поверьте мне, сударыня,— необходимо любой ценой вернуть себе права, несправедливо у вас похищенные! И даже если бы вы, поддавшись минутной слабости, позволили себе пасть, повинен в этом был бы исключительно ваш муж. Я не уговариваю вас пресечь одно преступление посредством другого, а всего лишь прошу сдержать преступника, остановить его любыми способами, кои искусство и хитрость предоставляют в распоряжение честной женщине, когда у нее похитили ее счастье.

— Разве позволено нам самим становиться на путь преступления даже ради благородной цели? Кто сказал вам, что муж мой, узнав, что и мне не чужды те же слабости, не усмотрит в моем проступке лишний повод для неверности? Какое это будет торжество для моей соперницы! О нет... моя любовь, моя гордость, все во мне противится вашим советам, тогда как добропорядочное поведение не оскорбляет ни одно из двух

названных мною чувств, а потому я предпочитаю сохранить и самоуважение, и уважение окружающих.

— Пусть будет по-вашему, но я не уверен, что, сохранив самоуважение, вы сумеете вернуть Альфонса. Брат мой не наделен чувством справедливости, он обвинит вас в слабости, а для того, кто получил отказ, факел любви вряд ли загорит-ся вновь. Не будьте столь трепетны и добродетельны, прислушайтесь к моим советам: они продиктованы самой нежной и искренней дружбой. Я хочу вновь увидеть вас счастливой и одновременно излечить брата от пагубной для него страсти. Единственное мое желание — поскорее вернуть вас друг другу, но строгость нравов, царящая в этом замке, отдаляет меня от цели и губит вас. Подумайте, чем вы обязаны моему брату, а чем — самой себе, и пусть слабодушие не станет вашим проводником, когда речь идет о счастье всех ваших дней...

— О, разве это счастье! — воскликнула маркиза. — Нет, мое счастье утеряно навсегда! Союз, заключенный мною исключительно по доброй воле, был всем моим счастьем, все мои упования были

возложены на него, я делала все, чтобы понравиться этому человеку, я обожала его, а он вместо благодарности предал меня, оскорбил!.. О каком счастье могу я теперь мечтать? Нет, на этой земле для меня больше не будет счастья! Оплакивая нашу любовь, я по-прежнему буду обожать его, но он меня больше не полюбит! Ах, братец, неужели вы считаете, что существует более горькая мука, чем моя?.. Нет, такие жестокие страдания выпадают только на долю отверженных Господом, тех, кто постоянно возносит молитвы свои к небу, но не получает ответа от Предвечного! О жестокосердый, зачем ты соединил со мною свою жизнь, если сердце твое уготовило мне муки ада? А прежде ты называл меня своим ангелом... Теперь этот ангел больше не на небе, он погрузился в сумрак, откуда прямой путь — в преисподнюю... Но нет, Альфонс, я никогда не последую твоему примеру! Нет, никогда... Пусть ты изменил мне, но ведь тебе наверняка будет горько, когда ты увидишь, что я пошла по той же дорожке... даже видимость неверности наверняка опечалит тебя, а значит, повергнет меня в отчаяние... Я буду любить тебя даже в объятиях соперницы... Наверное, я сумею даже полюбить эту соперницу — за то, что ты удостоил ее своей любви и она смогла составить твое счастье... Ах, голос сердца подсказывает мне не совершать непоправимой ошибки и не ступать на избранный тобою путь! Так пусть же местью моей станет безупречное мое поведение, тогда мне — в отличие от тебя — не в чем будет раскаиваться, и когда придет мое время испустить последний вздох, я изолью его тебе на грудь, и тебе не в чем будет меня упрекнуть.

— Ах, милая сестрица, — перебил Эфразию Теодор,— вы погрязли в софизмах на тему чувств, тогда как я жду от вас мужественных и решительных действий. Зло свершилось, его надо исправлять, а вы не слушаетесь моих советов и вместо того, чтобы разрушить его, лишь усугубляете содеянное вашим мужем. Сто раз мне приходила в голову мысль предупредить г-жу де Рокфей, но предательство противно моему сердцу. Узнай она об этой интрижке, она наверняка бы увезла дочь; вас бы заподозрили в сговоре, Амбруазина стала бы несчастной и нажила бы себе множество неприятностей, ваш муж впал бы в отчаяние, а последствия сего отчаяния непременно бы обрушились на вас.

— О, поистине, такое развитие событий было бы ужасно, — ответила маркиза, — и я сделаю все, чтобы не допустить его.

— Тогда последуйте моему совету, или же вам придется стать самой несчастной из всех женщин.

— Но, — робко поинтересовалась маркиза, уступая его напору, — вы полностью уверены в Вильфранше?

— Больше, чем в себе самом, —- ответил аббат. — Ему легко притворяться, ибо он не испытывает к вам сильных чувств, в то время как я, — потупил взор Теодор, — вряд ли смог бы исполнить роль воздыхателя, ибо стал бы играть в полном соответствии со своими чувствами. Я прошу вас всего лишь сделать вид, что вы принимаете ухаживания моего друга; когда же вам удастся ввести мужа в заблуждение, вы вольны отвергнуть любые притязания Вильфранша. И повторяю: не бойтесь его, он посвящен в наши планы и прекрасно справится с отведенной ему ролью; что бы ни случилось, он будет играть ее до конца, дабы привести вас к успеху. Только не говорите ничего мужу — подумайте, какими опасностями чревато разоблачение сей интриги, к каким плачевным последствиям оно может привести. Даже если маркиз случайно обо всем догадается и обрушится на вас с упреками, вы сможете диктовать ему свои условия. Тогда ему придется пожертвовать всем, а ваша совесть будет чиста.

— Хорошо, я согласна! — необычайно взволнованно ответила г-жа де Ганж. — О Господь милосердный, помоги мне... руководи мной, не дай мне оступиться на сём тернистом пути, который заранее кажется мне преступным и на который я вступаю единственно затем, чтобы предотвратить еще большее зло.

Тут коварный аббат обнимает Эфразию, осушает ее слезы, успокаивает ее... и заключает договор, сулящий доверчивой маркизе лишь горе и несчастья. Но, как вы догадываетесь, скреплен такой договор может быть только кровью. И вот уже договаривающиеся стороны решают, что граф де Вильфранш станет ухаживать за г-жой де Ганж, а так как, по словам аббата, граф посвящен во все подробности сего опасного замысла, то он даст клятву никогда не переходить границы дозволенного; со своей стороны Эфра-зия обещает вести себя с супругом по-прежнему ровно и ласково, не будет ни в чем упрекать его и, самое главное, не будет пытаться сама во всем разобраться.