Маркиза де Ганж

де Сад Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа

— Похоже, преступления, в которых вы ее обвиняете, существуют только в вашем воображении, на деле же вы сами заставляете ее совершать весьма серьезные проступки, а именно не исполнять обрядов, предписанных Церковью.

— Сударыня, молиться Господу можно всюду, и в этой стране, как вам известно, есть много честных людей, взывающих к Господу в местах пустынных, а потому не исполняющих всех предписанных обрядов.

— Вам, сударь, принимая во внимание ваш сан, не пристало говорить подобные вещи.

— Мое облачение есть не что иное, как дань требованию семьи,

предъявленному к младшему сыну: никакие узы не связывают меня с Церковью.

— Хорошо, не будем об этом и вернемся к нашей главной теме. Так, значит, сударь, вы оба, мой зять и вы, убеждены, что дочь моя виновна?

— Разумеется, только мы можем с уверенностью ответить на ваш вопрос. Связь вашей дочери с Вильфраншем началась во время злосчастной

поездки в Бокэр. Когда же сей вертопрах решил увезти ее и они вместе покинули город, по дороге на них напали разбойники. Вильфранш оставил вашу дочь в руках бандитов, главарь шайки забрал ее к себе в подземелье, и там она вновь нарушила свой долг, точно так же, как нарушала его со своим любовником. Ее соучастие в деяниях распутников стало известно одному из наших родственников, епископу Монпелье; он приказал арестовать вашу дочь, но затем из уважения к моему брату вернул ему супругу. Эфразия возвратилась в замок, но вслед за ней прибыл ее соблазнитель, и связь их продолжилась. Остальное вам известно, сударыня.

— Чтобы позволить себе мстить моей дочери так, как мстит ей муж, следует быть настолько уверенным в ее измене, насколько ты уверен в своем собственном существовании.

— А я и уверен, сударыня. К тому же мы не только многое видели собственными глазами, но и имеем необычайно убедительные письменные доказательства, при ознакомлении с которыми любые сомнения исчезают сами собой.

— И полагаю, вы можете предъявить мне эти письменные доказательства?

— В моем распоряжении имеются только копии, оригиналы у моего брата.

— Что ж, сударь, покажите мне хотя бы копии. В ответ аббат немедленно вынимает из кармана записку, где говорится следующее:

«Завтра, в день поминовения усопших, я, как обычно, отправлюсь помолиться в лабиринт к мавзолею. Жди меня там, дорогой граф, дабы занять место божества, коему я стану возносить молитвы; ты станешь моим идолом. Старайся

избегать маркиза и аббата, у них необычайно острое зрение. Целую тебя столь же пылко, как я люблю тебя, и надеюсь, что ты уже ощутил жар поцелуя, в котором горит вся моя неутоленная страсть к тебе».

Прочитав сию записку, аббат зачитал документ, изготовленный и подписанный в подземелье Дешана.

Ознакомившись с содержанием обеих записок, г-жа де Шатоблан настолько была изумлена, что с немалым трудом пришла в себя.

Однако они вызвали у нее вполне обоснованные подозрения.

— Уверена, сударь, — решительно начала она, — если записки эти подлинны, они по праву могут считаться свидетельствами нечестия и развращенности. Даже если они написаны моей дочерью, от этого они не станут менее отвратительны. Но мне почему-то думается, что они поддельные... Не кажется ли вам, что над их составлением потрудилась

рука Люцифера?

— Мне кажется, — ответил Теодор, — что истина в нашем случае выглядит настолько неприглядно, что записки сии никак не могут быть фальшивками: те мерзости, которые в них написаны, придумать невозможно.

— Вот именно: они настолько отвратительны, что в них трудно поверить. Тем более что в пользу моей дочери свидетельствует столько доказательств, что они поистине затмевают ваши выдумки! Ее безграничная привязанность к господину де Ганжу, коего она предпочла всем остальным придворным; ее безупречное со всех точек зрения поведение; ее религиозное чувство, оскорбленное в нечестивых фразах так называемой записки, ад-

ресованной Вильфраншу, а также неподдельные искренность и чистота, всегда ей присущие, несомненно, отметают приписанные ей бесчестные поступки, и я склонна видеть во всем скорее клевету, нежели супружескую измену. Как бы там ни было, сударь, — прибавила г-жа де Шатоблан, прерывая разговор, дабы прекратить бесполезные пререкания, — мне сейчас требуется отдых, и я прошу вас удалиться. Исполняйте все, что вам предписано; по причине слабости своей мне придется с этим смириться, но небесное правосудие, не оставляющее безнаказанным никого, рано или поздно отомстит за попранную добродетель, кою преступление пытается раздавить. Аббат велит позвать Розу.

— Вот, — говорит он, — дитя мое, новая узница, и мой брат также поручает ее тебе. Ты будешь обращаться с ней с таким же почтением, как и со своей госпожой; будешь прислуживать ей и ее внуку в этих комнатах, двери которых станешь запирать всякий раз, когда будешь уходить отсюда. А вы, господин аббат Перре, будьте готовы прийти по первому же призыву г-жи де Шатоблан: очень скоро ей могут понадобиться ваши услуги. А если, даче чаяния, она решит поручить вам воспитание внука, вы немедленно приступите к своим обязанностям. А вам, сударыня, я буду иметь честь засвидетельствовать свое почтение, когда вы предоставите мне таковую возможность.

С этими словами Теодор удалился; викарий последовал за ним.

Мужчины уходят, а. Роза, получившая надлежащие наставления, остается с матерью Эфразии.

— Еще парочка узников, — говорит аббат своему приятелю Перре, — и наш дом будет походить

на тюремный замок. Говорят, Мазарини отдал приказ начать строительство такого замка. Так, может, предложить ему купить нашу обветшалую крепость?

— Вы счастливый человек, господин аббат, — замечает Перре, — вы можете шутить во всех положениях, даже в самых щекотливых.

— Щекотливых? А где вы видите щекотливое положение?

— Мне показалось, что эта женщина не поверила предъявленным ей доказательствам: они не убедили ее.

— Ну и что? Она в нашей власти, а больше нам ничего и не надо. В Авиньоне считают, что она в Париже, а я отвечаю за то, что в Париже никто даже не заподозрит, что она может быть в Ганже.

— Однако, — сменил тему Перре, — вы никогда не говорили мне о записке, адресованной Вильфраншу. В какой адской кузнице было выковано сие оружие?