Маркс против СССР. Критические интерпретации советского исторического опыта в неомарксизме

Дудник Сергей

Следует отдать должное: такой ход событий предвидели некоторые из единомышленников Плеханова, считавшие, что большевизм был вынужден обратиться к якобинским способам решения проблем, вставших перед Россией в ходе революции. П. Аксельрод, один из членов плехановской группы «Освобождение труда», писал еще в 1903 году: «Если, как говорит Маркс по поводу Великой Французской революции, „в классически строгих преданиях римской республики борцы за буржуазное общество нашли идеалы и искусственные формы иллюзий, необходимые для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно ограниченное содержание своей борьбы“, то отчего бы истории не сыграть с нами злую шутку, облачив нас в идейный костюм классически-революционной социал-демократии, чтобы скрыть от нас буржуазно-ограниченное содержание нашего движения». [11] Синонимом движения большевизма в сторону диктатуры меньшинства для социал-демократов России становится якобинство, которое единодушно рассматривается в качестве образца мелкобуржуазной теории и практики. «Термин „якобинец“ в конце концов получил два значения: первое – собственное, исторически точное значение, как название определенной партии Французской революции, которая, обладая определенной программой, ставила своей целью осуществить (определенным

способом) переворот во всей жизни страны на базе определенных социальных сил и чей метод партийной и правительственной деятельности отличался исключительной энергией, решительностью и смелостью, порожденными фанатической верой в благотворность этой программы и этого метода. В политическом языке эти два аспекта якобинства раскололись, и якобинцем стали называть энергичного, решительного и фанатичного политика, который фанатически убежден в чудодейственной силе своих идей, каковы бы они ни были. В этом определении преобладали скорее разрушительные элементы, проистекавшие из ненависти к противникам и врагам, чем элементы созидания, которые проистекают из поддержки требований народных масс; скорее преобладал элемент сектантства, заговорщической узости, фракционности, необузданного индивидуализма, чем политический национальный элемент». [12] Неслучайно сам А. Грамши использует этот термин и применительно к Макиавелли, подчеркивая буржуазный характер его политической теории и не забывая при этом упомянуть, что она опередила свое время. Поэтому этот термин представляется оптимальным для обозначения той инволюции, которую претерпевает большевизм, возвращаясь от «революции масс» к «революции заговорщиков».

11

Аксельрод П. Искра. 1905, № 55. 15 декабря. Цит. по: Пантин И. К. Октябрьский перелом: триумф и поражение Ленина // Альтернативы. 2010. № 2. С. 31–32.

12

Грамши А. Избранные произведения в трех томах. Т. 3. Тюремные тетради. М., 1959. С. 352.

Утверждение, что революция в России была преждевременной, и утверждение, что она, в полном соответствии с тактикой якобинства, опередила свое время, отличаются друг от друга лишь нюансом оценки. В любом случае окончательная оценка будет зависеть от окончательного результата, а для единомышленников Плеханова этот результат становился ясным по мере того, как большевизм сворачивал программу социального реформирования («новую экономическую политику») и возвращался к якобинской диктатуре меньшинства, нацеленной теперь на удержание власти и на борьбу с внутренними и внешними врагами. Адекватная оценка этого накапливающегося опыта была возможна на основе возвращения к классическому, аутентичному марксизму, где сущность революционного якобинства уже была раскрыта.

Так возникает феномен ортодоксального марксизма, которому в советском историческом опыте будет суждено сыграть весьма важную роль, и поэтому сам этот феномен заслуживает особого рассмотрения. Речь идет о попытке систематизации или, точнее, создания кодекса марксистского учения, который включал бы в себя набор проверенных на практике и не оспариваемых самими марксистами положений. Может показаться, что такой кодекс легко обнаруживается в знаменитой работе Сталина «О диалектическом и историческом материализме», которая, с несущественными дополнениями и изменениями, воспроизводилась во всех учебниках марксистско-ленинской философии до конца 80-х годов. Но следует отметить, что сама эта работа уже является составной частью идеологической машины, созданной якобинцами-сталинистами для решения своих специфических задач. [13] Работа «О диалектическом и историческом материализме» представляет собой феномен идеологии хотя бы потому, что ни одно из предложений, составляющих ее текст, не проходит процедуру возможной фальсификации (в том смысле, что подразумевается, что они никем и никогда не могут быть оспорены).

13

Рассказывают, что один из слушателей Института Красной Профессуры, позже уехавший из СССР, узнал в работе Сталина точную копию своего конспекта, позабытого когда-то в аудитории.

Более интересный претендент на роль теоретического кодекса ортодоксального марксизма – это вышедшая в свет в 1921 году книга Н. И. Бухарина «Теория исторического материализма. Популярный учебник по марксисткой социологии». [14] Легко убедиться, что многие ее положения не только вошли в указанное выше сочинение Сталина, но, что гораздо важнее, дают аргументированное обоснование сталинским доводам и раскрывают логику их происхождения. Кроме того, год появления этой книги приходится на период поворота большевизма к «новой экономической политике», поворота к социальному реформизму, а именно это обстоятельство, как выше было показано, и рождает потребность в возвращении к аутентичному марксизму и в оценке текущей ситуации в России.

14

Бухарин Н. И. Теория исторического материализма. Популярный учебник марксистской социологии. М., 1921.

Бухарин был убежден, что его социология является наиболее ясным и последовательным выражением материалистического понимания истории. Материализм, по его убеждению, заключается именно в том, что явления духовного порядка, идеи сводятся к их основанию в материальном бытии общества. Посредством такого сведения обнаруживается реальная основа различных идейных конструкций, самостоятельность идей разоблачается и мышлении человека получает твердое основание в экономическом базисе общественной жизни. Подобного рода редукционизм надолго становится главным методологическим новшеством ортодоксального марксизма, хотя именно он представляет собой полную противоположность методологии мышления самого Маркса. «Конечно, много легче посредством анализа найти земное ядро туманных религиозных представлений, чем, наоборот, из данных отношений реальной жизни вывести соответствующие религиозные формы. Последний метод есть единственно материалистический, а следовательно, единственно научный метод». [15]

15

Маркс

К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т. 23. С. 383.

Уподобляя науку об обществе естествознанию, Бухарин полагал, что в той мере, в какой эта наука способна открыть законы общественной жизни, она способна предсказывать и будущее данного общества. «Если мы знаем законы общественного развития, то есть пути, по которым неизбежно идет общество, направление развития, то нам не трудно определить и будущее общества». [16] Как и в механике, в науке об обществе со временем будут возможны абсолютно точные предсказания всех общественных процессов, и если мы не можем делать такие предсказания сейчас, то «это происходит потому, что мы еще не располагаем такими знаниями законов… которые можно было бы выразить в точных числах. Мы не знаем скорости социальных процессов, но мы имеем возможность знать их направление». [17] Такое убеждение также становится одной из главных характеристик ортодоксального марксизма, базировавшегося на декларации о неизбежности коммунизма и о неотвратимости движения к нему всех существующих общественных форм. Не стоит и говорить, что на самом деле такая вера в предсказательные возможности марксистской социальной теории была несовместима с мышлением самого Маркса, поскольку она несовместима с научным мышлением вообще.

16

Бухарин Н. И. Теория исторического материализма. С. 47.

17

Там же. С. 48.

Внешне основываясь на предисловии «К критике политической экономии», Бухарин создает схему: производительныесилы – производственныеотношения – политическая и идеологическая надстройка. Напомним, что именно эта схема заложила длительную традицию преподавания марксизма в вузах, она же прочно лежала в основании многих теоретических исследований. Согласно этой схеме надстройка была не более чем отражением базиса, именно такое понимание соотношения базиса и надстройки являлось важнейшей чертой ортодоксального марксизма. Любые иные истолкования были идеологически недопустимыми:

«Теория надстроек действительно находится в центре эзотерического марксизма Бахтина и его школы в 20-е годы, и вплоть до замечательных работ Альтюссера и Мамардашвили 60—70-х годов она оставалась непревзойденной. Вразрез с официальным марксизмом (Плеханов с его „пятичленкой“, к которому присоединились Ленин в „Материализме и эмпириокритицизме“, Богданов и Бухарин с его „Теорией исторического материализма“), не сумевшим вылущить концептуальную суть из смыслообразов „базис“ и „надстройка“ (для выросших на тезисе Хайдеггера „язык есть дом бытия“ должно же быть сколько-нибудь внятно, что „базис“, то есть фундамент, и „надстройка“, то есть все воздвигнутое на этом фундаменте, это не что иное, как элементы философской метафоры „дом общественного бытия“. И ничего более.), вразрез с этим гипостазированием метафоры бахтинский эзотерический марксизм вернулся к Марксову пониманию общественной целостности с характерной для нее нераздельностью/ неслиянностью бытия и сознания». [18] Если «базис», «фундамент» и «надстройка» представляют собой лишь метафоры, передающие идею «дома общественного бытия», то и сама категория общественного бытия связывается Марксом не со способом производства, а общественной жизнью в целом, с обществом как тотальностью. Но в официальном марксизме утвердилось именно отождествление общественного бытия с экономическим базисом, отождествление, вследствие которого все, что относится к надстройке, обретало статус иллюзорности, нереальности, фиктивности.

18

Земляной С. Что такое эзотерический марксизм? // Независимая газета. Приложение Книжное обозрение «Ex libris НГ» 1999. 28 янв. (N 3). С. 3.

Опять-таки необходимо подчеркнуть, что подобное понимание базиса как активного начала, а надстройки как пассивного, способного лишь на отражение базиса, едва ли можно найти у самого Маркса. Скорее можно найти опровержение такого понимания: «Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение – это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки». [19]

19

Энгельс Ф. – Йозефу Блоху. В Кенигсберг. 21–22 сентября 1890 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 37. С. 395.

Глубокую оценку книге Бухарина дал Г. Лукач: «Теория Бухарина, очень сильно сближающаяся с буржуазным – естественнонаучным – материализмом, в силу этого …при своем применении к обществу и истории… зачастую смазывает решающее требование марксистского метода: сводить все феномены политэкономии и „социологии“ к общественным отношениям людей между собой. Теория приобретает привкус ложной „объективности“: она становится фетишистской». [20] Эту оценку вполне возможно распространить и на весь ортодоксальный марксизм в целом. Не умея «развеществлять» феномены общественной жизни, не умея увидеть за ними общественные отношения людей между собой, он неизбежно эти феномены овеществляет, опредмечивает. Картина общественной жизни, создаваемая посредством процедур опредемечивания, неизбежно превращается в идеологию, то есть в ложное сознание.

20

Лукач Г. Николай Бухарин. Теория исторического материализма (рецензия) // Лукач Г. Ленин и классовая борьба. М., 2008. С. 436.