Маркс против СССР. Критические интерпретации советского исторического опыта в неомарксизме
Шрифт:
Именно в этом аспекте Троцким и ставится задача защиты СССР. Главная цель – победа мировой пролетарской революции. Но без победы над фашизмом эта цель не может быть достигнута. «Защита СССР совпадает для нас с подготовкой международной революции. Допустимы только те методы, которые не противоречат интересам революции. Защита СССР относится к международной социалистической революции, как тактическая задача – к стратегической». [44] Приоритет международной пролетарской революции настолько велик, что даже свое поражение во внутрипартийной борьбе 20-х годов Троцкий предпочитает расценивать как победу, а удержание Сталиным власти – как его поражение. «Сталин оказался, в историческом смысле, жертвой здравого смысла, то есть его недостаточности, ибо та власть, которою он обладает, служит целям, враждебным большевизму. Наоборот, марксистская доктрина позволила нам своевременно оторваться от термидорианской бюрократии и продолжать служить целям международного социализма». [45] Сохранить власть в СССР Сталин смог только ценой отказа от важнейших принципов марксистского учения, только ценой предательства пролетарской революции. «Освобождение рабочих может быть только делом самих рабочих. Нет поэтому большего преступления, чем обманывать массы, выдавать поражения за победы, друзей за врагов, подкупать вождей, фабриковать легенды, ставить фальшивые судебные процессы, – словом, делать то, что делают сталинцы. Эти средства могут служить только одной цели: продлить господство клики,
44
Троцкий Л. Д. В защиту марксизма. Cambridge (MA, USA), 1995. С. 49.
45
Троцкий Л. Д. Их мораль и наша // Вопросы философии. 1990. № 5. С. 105–126.
46
Там же.
Ключевая ошибка Сталина заключается в непонимании истинной природы пролетарской революции, вследствие чего и возникли абсурдные, не имеющие с точки зрения Троцкого никакого отношения к марксизму теории строительства социализма «в одной стране». Никакая революция «в одной стране» невозможна, так как национальные границы «одной страны» разрушает уже капитализм, и поэтому сам факт перехода власти к пролетарской партии в СССР никак не может означать победу социализма и поражение капитализма. Свое учение о природе пролетарской революции Троцкий называл теорией «перманентной революции». «Перманентная революция в том смысле, какой Маркс дал этому понятию, значит революция, не мирящаяся ни с одной из форм классового господства, не останавливающаяся на демократическом этапе, переходящая к социалистическим мероприятиям и к войне против внешней реакции, революция, каждый последующий этап которой заложен в предыдущем и которая может закончиться лишь с полной ликвидацией классового общества». [47] Таким образом, «перманентная революция» предполагает три взаимосвязанных аспекта: переход от буржуазно-демократической революции к социалистической; революционные преобразования в рамках одной страны, главная цель которых – обеспечить готовность данной страны к международной пролетарской революции; наконец, самый важный аспект – мировая пролетарская революция. В такой перспективе все рассуждения о преждевременности русской революции представляются Троцкому совершенно противоположными истинному положению дел. «Россия так поздно совершила свою буржуазную революцию, что оказалась вынужденной превратить ее в пролетарскую. Иначе сказать: Россия так отстала от других стран, что ей пришлось, по крайней мере в известных областях, обогнать их». [48]
47
Троцкий Л. Д. Перманентная революция. Cambridge (MA, USA), 1997. С. 306.
48
Троцкий Л. Д. История русской революции. В 2-х т. Т. 2. М., 1997. С. 5.
Оценка опыта социалистических преобразований в СССР будет также зависеть от того, насколько успешной окажется международная революция и насколько неудачными будут попытки капитализма упрочить свое положение и завоевать новые плацдармы развития. Если такие попытки будут неудачными, если положение трудящихся масс будет ухудшаться, то мировая пролетарская революция будет закономерным выходом из кризиса, и опыт СССР, в котором еще не успеет произойти окончательное бюрократическое перерождение рабочего государства, окажется весьма важным как с точки зрения его положительных достижений, так и в отношении сталинских извращений, которые мировой пролетариат сможет адекватно оценить и предотвратить. Если же капитализм получит в свое распоряжение еще несколько десятилетий для возможного развития, «тогда жалкой пошлостью будут речи о социализме в нашей отсталой стране; тогда надо будет сказать, что мы ошиблись в оценке всей эпохи, как эпохи капиталистического загнивания; тогда Советская республика оказалась бы вторым, после Коммуны, опытом диктатуры пролетариата, более широким и плодотворным, но только опытом… Имеются ли, однако, какие-либо серьезные основания для такой решительной переоценки всей нашей эпохи и смысла Октябрьской революции, как звена международной? Нет!.. Завершая, в большей или меньшей степени, свой восстановительный период (после войны)… капиталистические страны восстанавливают, притом в несравненно более остром, чем до войны, виде, все свои старые противоречия, внутренние и международные. Это и есть основа пролетарской революции. То, что мы строим социализм, есть факт. Но не меньшим, а бульшим фактом, поскольку целое вообще больше части, является подготовка европейской и мировой революции. Часть может победить только совместно с целым». [49]
49
Троцкий Л. Д. Преданная революция. М., 1991. С. 246.
Следует подчеркнуть, что Троцкий допускал и такой пессимистический вариант мирового развития, когда капитализм не только получит в свое распоряжение несколько десятилетий для возможного развития и смягчения внутренних противоречий, но и нанесет поражение международному пролетариату, в результате чего СССР как рабочее государство погибнет. «Если бы вопреки всем вероятиям в течение нынешней войны или непосредственно после нее Октябрьская революция не нашла своего продолжения ни в одной из передовых стран; если бы, наоборот, пролетариат оказался бы везде и всюду отброшен назад, – тогда мы несомненно должны были бы поставить вопрос о пересмотре нашей концепции нынешней эпохи и ее движущих сил. Вопрос шел бы при этом не о том, какой школьный ярлычок наклеить на СССР или на сталинскую шайку, а о том, как оценить мировую историческую перспективу ближайших десятилетий, если не столетий: вошли ли мы в эпоху социальной революции и социалистического общества или же в эпоху упадочного общества тоталитарной бюрократии?». [50] В такой ситуации вопрос о социалистической революции будет отодвинут на неопределенное время, так как при господстве тоталитарной бюрократии благоприятные условия для социалистической революции, по крайне мере, такие, как в начале XX века, уже не возникнут. Заметим, что после Второй мировой войны, несмотря на образование социалистического лагеря, пролетарские революции в развитых странах так и не произошли. Капитализм открыл новые возможности своего развития, во-первых, благодаря научно-технической революции, позволившей значительно поднять общий уровень жизни населения, во-вторых, благодаря новой социальной политике, направленной на достижение «классового мира», то есть на смягчение внутренних противоречий капиталистической формации, в-третьих, благодаря внедрению в экономический строй элементов планирования, позволивших прогнозировать острые фазы кризисов и своевременно их предотвращать.
50
Троцкий Л. Д. В защиту марксизма. С. 43–44.
Новые возможности развития капитализма значительно, как полагал Троцкий, уменьшают шансы СССР в противостоянии двух мировых систем. В то же время опасность бюрократического перерождения рабочего государства в этих новых условиях только возрастает. «Чем дольше СССР остается в капиталистическом окружении, тем глубже заходит процесс перерождения общественных
51
Троцкий Л. Д. Преданная революция. С. 249.
52
Троцкий Л. Д. Классовая природа советского государства. 1 октября 1932 г. // Бюллетень оппозиции. 1933. № 36–37. С. 41.
Таким образом, можно констатировать, что Троцкий сумел не только дать критическую оценку первых шагов социалистического строительства в СССР, но и сумел предвидеть многие из проблем, возникших после второй мировой войны в противостоянии систем капитализма и социализма, а также указать на внешние и внутренние опасности, способные привести к уничтожению первого пролетарского государства.
1.3. Превращение марксизма в идеологию
Исторические судьбы социализма в СССР складывались так, что вскоре после первых его шагов свободная критическая оценка приобретенного на этой ниве опыта – будь это критика «справа», или критика «слева» – оказалась невозможной. Аналогичная ситуация складывалась в это же время и в Германии, Венгрии, Италии и других странах, где марксизм играл заметную роль в идейной полемике. Так, например, «Грамши весьма часто приходилось отказываться от общепринятых марксистских терминов, заменять их условными выражениями, такими, как философия практики (исторический материализм, марксизм), elite, «современный государь» (партия), социальная группа (класс), государство-сила (диктатура пролетариата) и т. п., порой даже заменять имена описательными псевдонимами». [53]
53
Грамши А. Тюремные тетради // Грамши А. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. М., 1959. С. 6.
Но отсутствие возможности свободных дискуссий не могло заглушить чувства явной неразумности складывавшейся советской действительности. В СССР также стал формироваться язык «условных выражений», на котором, в частности, марксистская догматическая философия стала именоваться «вульгарным социологизмом». В 20-е и 30-е годы этот термин гарантировал безошибочную навигацию в мире идей, так как ни о какой «не вульгарной» социологии речи быть вообще не могло. Самыми известными борцами против вульгарного социологизма были, по общему признанию, Г. Лукач и М. А. Лифшиц, позиция которых была предопределена: понимая, что в утверждающихся идеологических формах вульгарный социологизм неизбежно оказывается тождественным любой отклоняющейся от марксистского догматизма социальной теории, они пытались опередить само отклонение, подвергая критике само существо социальной догматики. Но область знаний, где они осуществляли подобные операции, уже исключала из себя непосредственный предмет социально-политической рефлексии и ограничивалась главным образом проблемами эстетики и искусства. Сложилась ситуация, которую и несколькими десятилетиями позже многие осознавали как неизбежную: «мы … полагали, что „мировой дух“ давно уже покинул нашу философию. А если он где и присутствует – то в эстетике, где можно было более свободно толковать марксистские понятия. Что-то сделать в философии, как тогда казалось, можно было, лишь не затрагивая впрямую ее официальных догм». [54]
54
«Дух мировой тогда осел в эстетике» (Интервью с Ю. Н. Давыдовым) // Давыдов Ю. Н. Труд и искусство: Избранные соч. М., 2008. С. 17.
Период превращения марксизма в государственную идеологию предполагал специальную работу по систематизации идей Маркса и Энгельса, которая проводилась не только в самом СССР, но и усилиями журналистов, идеологов и теоретиков рабочих партий Европы. В каком-то отношении эта работа была продолжением того, что начиная с конца 1890-х годов уже делали Ф. Энгельс, К. Каутский, Э. Бернштейн, П. Лафарг и другие. Но многие из этих ранних систематизаторов в 20-е годы уже зарекомендовали себя в СССР как правые оппортунисты, как сторонники представлений о преждевременности Октябрьской революции и поэтому критически настроенные по отношению ко всему тому, что за ней последовало. В то же время, как мы показали в первом разделе нашей работы, формирование «ортодоксального» марксизма в СССР совпало по времени с поворотом в политике правящей партии в сторону социал-реформизма, получившего название «новой экономической политики». Поэтому систематизация марксизма сохраняет общий ориентир на редукционистский схематизм, выразившийся прежде всего в «пятичленке», учении о пяти общественно-экономических формациях, и на «экономический материализм», отождествлявший общественное бытие со способом производства и господствующими экономическими отношениями.
Важно отметить то обстоятельство, что учреждения, на которые руководством партии возлагалась работа по систематизации марксизма, в 20-е годы активно сотрудничают с зарубежными организациями. Наиболее показательный пример – взаимодействие Института Маркса и Энгельса под руководством Д. Б. Рязанова в Москве и знаменитого Института социальных исследований во Франкфурте-на-Майне, вначале возглавлявшегося К. Грюнбергом, а затем М. Хоркхаймером, института, вокруг которого сформировалось одной из наиболее авторитетных течений неомарксизма, получившее название «франкфуртской школы».
Превращение марксизма в идеологию с самого начала понималось двояко – во-первых, как решение задач чисто апологетического характера, как оправдание и обоснование действий правящего класса, какими бы они ни были, а во-вторых, как разработка определенного набора методологических установок, позволявших «специалистам по марксизму» выступать в роли идеологических надсмотрщиков в области естествознания и гуманитарных наук. Соответственно те, за кем осуществлялся надсмотр, должны были эти установки осваивать и эффективно применять их в своих научных исследованиях. Эта идеологическая функция очень скоро начинает представляться чем-то настолько самоочевидным, что никто и не вспоминает, что сами Маркс и Энгельс слово «идеология» употребляли исключительно в негативном смысле, обозначая им форму ложного сознания, искажающего реальность в соответствии с классовыми, сословными и групповыми интересами. И если первая – апологетическая – задача еще в какой-то мере допускала обращение к «полезной лжи» марксизма как идеологии, то вторая – методологическая – в корне такому обращению противоречила. Но процесс превращения марксизма в идеологию имел непреложно универсальный характер, и эти, казалось бы, явные несуразности оставались незамеченными.