Мародер
Шрифт:
Донес, и вовремя – рана под срезанным тряпьем уже начинала издавать характерный сладковатый смрад.
Несколько суток Серб думал – жить ему дальше, или ну его. Все обитатели Ахметкина Углового дружно его обихаживали, отчего-то всем очень хотелось, чтоб Серб встал. Ахмет с удивленьем отмечал, что его ничуть не напрягает вскакивать среди ночи, вытаскивать из-под опрелой задницы чужого человека обоссаные тряпки и радоваться слегка обдристанным. Наконец, Серб очухался и начал жрать. Как начал – рана пошла затягиваться на глазах; землистая голубизна заросшего лица сменилась сперва желтоватыми, а потом и откровенно розовыми тонами. Через полторы-две недели Серб уже выходил на улицу, стал подниматься наверх и поправлять, что он не Серб, а Сергей. Ну, Серега.
Еще
Надо сказать, что так и вышло: за остаток зимы город понемногу переварил оставшихся без Дома диких бойцов. Кто получил электрод в спину, кто прибился к чертям, как назывались теперь слабые – от одиночек до сравнительно больших групп, объединявших несколько слабых семей. Немногие сумели как-то пролезть в уже сложившиеся Дома. Пока дикие шерстили слабых, Дома окончательно устаканились – полноценный Дом формировался из группы, которая могла прекратить шляние по своему пятаку, бизнесом, чтоб прокормиться, и достаточным для караула личным составом. Этого этапа Ахмет боялся. …А вот теперь начнутся дела сурьезные, толпы сколотились, по мастям народ разобрался. Начинается нормальная конкуренция. Бля, как бы мне жопу не отстрелили конкуренты эти… Ахмет перестал выходить из Дома в одиночку и с одним АПБ – теперь на торжок его обязательно сопровождал или Витька, или Серега, с задачей внимательно пасти заднюю полусферу, и стрелять на любую движуху, хотя бы приблизительно напоминающую опасность.
В один из визитов на торжок Ахмет еще издали отметил необычное оживление.
– Глянь, Серег. Че там за кипиш?
– Метелят кого-то. Да крысу [97] поди поймали.
Подойдя поближе, Ахмет засомневался – если крысу, то не многовато ли там крыс? Вон из клубка дерущихся вылетел один с разбитой мордой, второй… Если это крысы и есть, то кого метелят сейчас? Еще одну? Навряд ли… Над густеющей толпой стоял злобный гам.
– Да прихуярьте его кто-нибудь!
97
Крыса – вор (тюремн. жарг.)
– Виталь, ты ж с ружьем, мочи его!
– Да куда стрелять-то, дура?!
– Не стрелять, бараны! Там же наши!
– Вон татарин угловой пришел, с волыной! Эй, борода, ебни-ка вон того! А то тут все с дробоганами, наших еще зацепим!
Попытки выяснить, в чем, собственно, дело, ни к чему не привели – сразу несколько разбитых морд наперебой орали что-то свое, из-за боевого азарта крайне путаное и абсолютно непонятное. Кто-то кому-то перевернул прилавок, “а он ебнул, такой, а тут Вася”, “а тот дрыну хватать” – короче, без
При выстрелах автоматического оружия клубок драки распался, обнажив центр событий. Этим самым центром оказался здоровенный худой мужик, прижатый торговцами к забору – весь в крови, на теле остались какие-то лохмотья; видно, досталось ему не хило, но руки держит, не опускает. Ахмет с Серегой аккуратно приблизились, держа его на прицеле.
– Э, мужик. Ты че тут быкуешь?
Мужик качнулся вперед, но Серый тут же отсек два патрона в пятачок рядом с его развалившимися берцами – стой, типа, где стоишь. Мужик понял, снова привалился к забору, однако поза его продолжала выражать безнадежную дерзость.
– Тебя спрашиваю. – Ахмет поднял волыну повыше, наведя мужику в грудь.
Из толпы начали орать – давай стреляй, да хули ты с ним базаришь, и все такое.
– А ты типа тут шентшовой(центровой)? Шпра-а-ашивает он… – передразнил мужик, шамкая разбитым ртом.
– Типа. – Ахмет подвыбрал спуск, и мужик заметил это, только среагировал как-то странно: склонил голову набок, точно всматриваясь в ствол, из которого сейчас вылетит смерть.
– Ни хуя ты покрутел, шапер(сапер). Шенштштавой, шмашри ты…
– Че ты там кашляешь?
– Че, че… Манчо… Не ужнал, шапер?
– Еб тя за ногу… Жирик?
– Хуирик. Штарший лейтенант Кирюхин Игорь Штепаныч, бля, а не Ширик.
– Бля, сказал – Жирик, значит Жирик, – облегченно выдохнул Ахмет, опуская ствол. – Слышь, “не Жирик”, а я ведь чуть тебя не привалил.
Мужик, точнее Жирик, тоже расслабился и сполз по забору, осев на корточки. Видно, наподдали ему хорошо, держался на одном гоноре.
Серый, не обращая внимания на кровь, щедро мажущую его чистый пуховик, поднял Жирика, Ахмет подхватил с другой стороны, и они увели его сквозь строй разочарованно галдящих торговцев. Жирику еще хватило завода обложить их мимоходом, и он радостно шепелявил им что-то матерное, брызгая кровью на Ахметову телогрейку.
– Эй, успокойся ты нах, клифта мне всего законтачил! – прикрикнул на него Ахмет. – Не, Жирик ты и есть, самый настоящий, в цвет тебя погнали [98] …
Оказалось, его выперли Нигматовские. Пока мылся да менял окровавленные тряпки, успел промеж сплошного мата объяснить, что с кем-то из помогальников зацепился, и когда почуял, что дело вплотную подошло к анонимному выстрелу в спину, свалил из Дома. Помытый, с наливными бланшами, Жирик сожрал половину ужина на четверых. Все уже давно выпили чай и закурили по второй, когда он наконец оторвался от миски.
98
В цвет погнали (тюремн. жарг.) – присвоили кличку, правильно подчеркнувшую доминирующую черту характера.
– Та-ак, че курим-то? Ух ты. Э, хозяин, кучеряво живешь!
Закурил, блаженно откинувшись в мягкой опелевской седухе. Тут же взял вторую, прижег, кратко обрисовал канву событий: свалил от Нигмата, поджился у знакомых чертей, попытался завести бизнес на торжке – выгнал весового, но до полудня так никто выручки ему и не сделал. Потом пришел бывший весовой с какими-то козлами, ну, а дальше вы знаете. Милостиво позволил:
– А теперь вопросы, товарищи, пока я не уснул.
– А че так, в чем был, и подорвал [99] ?
99
Подорвал (тюремн. жарг.) – скрылся откуда-нибудь, сбежал.