Марргаст. Первое семя тьмы
Шрифт:
Вернулась она в три часа ночи. Коровье время, как говорили староверы, в него угодно творить злые дела.
Девочка была в ужасном состоянии: мертвенно-белая кожа, десны опухли от того, что она пыталась грызть кору деревьев. Никто не обратил внимания на странную молчаливость и спокойствие беглянки. Не до того всем было. Отец с матерью готовились и ее белокурую головку найти во дворе, однако ж пронесло.
Не сразу они заметили, что Беляна утратила всякий интерес к пище, а когда с ней заговаривали, отвечала невпопад. И все грубо, резко, и голос у нее
– Тут даже лики предков оказались бессильны. Воет она, как будто пытают. Все стены внутри исцарапала, – сказала Года. – Мы думаем, мучает ее кто-то. Не отпускает. На ниточку подвесил и дергает изредка.
– Животные пропадать перестали? – поинтересовался я. – В смысле, когда девочку заперли в амбаре.
– Это да. Ну, так их и не осталось больше. Последний кот, и тот на капище живет. А тебе зачем, почтеннейший колдун?
Я промолчал, думая о своем. Дикие нравы, сливаясь с суевериями, порой порождали страшных чудовищ.
Года с нами не пошла. Отворила ключом дверь и сделала приглашающий жест. Внутри царил полумрак и сырость; вдоль правой стены стояли лики Рода, мрачные фигуры предков. В самом темном углу лежал грязный сенник, забитый травами, на котором лежала скованная по рукам-ногам Беляна. Тут же, рядышком, стояла одинокая плошка с водой.
Девочка молчала, только всхлипывала.
На нее надели сарафан из холщевой синей ткани, в волосах лежали засохшие цветы, некоторые даже с корнями. Мы приблизились. И я вдруг всей кожей ощутил ужас Селио. Когда долго работаешь с кем-то в паре, невольно учишься улавливать настроение друг друга.
Пленница резко затихла. Уставилась на волка, и тот заскулил. Спустя миг у его ног образовалась лужа, Селио жалобно завизжал и молнией выскочил из амбара, оставляя нас наедине.
– Ты кто? – спросила Беляна, переключаясь со светящегося прямоугольника проема на мой вычурный ведьмачий наряд. Вокруг радужек ее голубых глаз разросся венок лопнувших капилляров.
– Иван, – честно ответил я.
– Иван-царевич? Или Иван-дурак?
– Просто Иван.
– Так не бывает, – хихикнула она, хотя еще секунду назад лицо девочки было залито слезами. – Просто Иван, просто дурак…
Я опустился на колени. Прощупал слабое биение пульса на запястье, быстро отогнул веко, удивляясь тому, насколько сухая кожа у пленницы.
– Лучше скажи мне, а вот ты кто?
– Разве эти дурни не сказали? – удивилась Беляна. Она приподнялась на локтях, от чего ее хрупкое тельце изогнулось еще неестественнее. – Я нелюдь, нелюдь я!
– Разве темная сила выберет себе тело маленькой девочки? Не логичнее бы было стать кем-нибудь большим и сильным? – улыбнулся я.
– А ты много темной силы на своем пути встречал?
– До этого ни разу.
– Так я первой буду!
Хохот, вырвавшийся из ее глотки, напоминал грохот столкнувшихся щитов, раскаты грома, сдавленное бульканье. Подобное поведение лишь укрепляло мою веру. В случившемся не было никакой
– Беляна, ответь-ка вот на что… Это же не ты животных истязала?
– Кошек и собак, что ль?
– Их самых.
– Ненавижу, – задумчиво пробормотала она. По подбородку девочки текла слюна. Светлая головка стала раскачиваться, как язык маятника. – Ненавижу их, особенно кошек. Твари гадкие, знают, что мы идем. И твоя псина такая же.
– А какая ты нелюдь? Кикимора, домовой там или игошка?
Я решил сменить тему разговора. Она фыркнула.
– Все-таки ты Иван-дурак. Молоденький и глупый.
– Пускай так, зато дураки никого обижают. Ну а тебя обижали? С тобой что-то произошло в лесу?
– Сними печать – все расскажу, да покажу, – Беляна вновь расслабилась.
– Печать?
Нагнувшись, я разглядел на ее шее домотканую ленту с красными узорами из птиц. Такие вышивали на защиту детей. В местах, где она плотно обхватывала девичью кожу, возникло покраснение. Просунув несколько пальцев под ткань, я ослабил ленту.
Из груди Беляны вырвался вздох.
– Вот так, хорошо. Давай же! Еще чуть-чуть, и скоро я смогу вылупиться!
Нет, ну что за глупости…
Ощутив укол раздражения, я отдернул руку, встал и неспешно направился к выходу. В след мне летели ругательства, стоны и проклятия. Года ждала снаружи. Она с облегчением поцеловала амулет, который хранила под одеждой, и сказала, что видела моего волка, улепетывающим прочь из деревни.
День только начался, а я уже хочу напиться!
Знай они – и Селио, и эти крестьяне, – о существовании болезней, которые не трогают плоть, но заражают душу, вероятно сильно удивились. Истинные кошмары таились не под пыльными половицами или в темных чуланах, а там, откуда их куда как сложнее выгнать. В наших головах.
Я нашел перевертыша у злополучной реки Ветхи. Недалеко крутилось колесо водяной мельницы, разнося по округе противный скрип трущихся шестеренок. Ледяной поток кусал камни, врезался в потемневшие зубчики, заставляя деревянное сердце биться.
Здесь не смогли бы обосноваться русалки, любящие тишину, уединение и горячие ключи. Здесь так же не жил водяной, иначе с приходом зимы Ветха заледенела бы целиком, создав лучший покров для его сна. Это была самая обыкновенная мирная река.
Я встал рядом. Селио, не мигая, смотрел на проплывающие мимо ветки и куски льдин. Позади, на приличном расстоянии от нас, взволнованно топтались жители деревни, и они всё прибывали. Видимо, ожидали каких-то особых чудес.
– Неподалеку есть мелководье, где-то с пару локтей шириной, – тихо, чтобы другие не услышали, сказал волк.
– Хочешь сходить поплавать?
– Нет. Я там порылся… В общем, не зря люди думают, что проблема именно в реке.
Мы отправились вниз по течению, раздвигая колючие кусты, и вскоре набрели на протоптанную полянку. Снег вокруг украшали вкрапления упавших синих ягодок можжевельника. На мелководье вода оказалась взбаламучена из-за того, что мой напарник успел и там порыться.