Марсельцы
Шрифт:
«Держись, Паскале! — говорил я себе. — Если ты уцелеешь сегодня, видно, ты родился удачливым!»
Вдруг на меня обрушилась какая-то тяжесть. Я задыхался, на мгновенье я ослеп от густого дыма… «Я ранен!» — мелькнуло у меня в голове. Я ощупал себя. Но нет, как будто все цело. Что же это? Ах, это Сама, бедный Сама… Он стоял все время рядом со мной… Пуля попала ему в переносицу, между глаз. Он упал навзничь, и плакат с «Декларацией прав человека», с которым он не расстался до самой смерти, упал рядом с ним…
Я оттащил его труп в укромное
Стоны раненых и хрипение умирающих сливались в один гул со словами команды, боем барабанов и грохотом пальбы.
Дым на мгновение рассеялся, и, подняв глаза, я увидел вдруг в ближайшем окне дворца графа Роберта д’Амбрена, а за его плечами — Сюрто! Молодой граф стрелял в нас, а Сюрто после каждого выстрела подавал ему другое заряженное ружье. Выстрелы следовали один за другим с ничтожными перерывами, и каждый уносил жизнь еще одного патриота: молодой граф был хорошим стрелком.
Я быстро перезарядил ружье, тщательно забил пыж и прицелился. Но тут я вспомнил Аделину: ведь это ее родной брат! Я опустил ружье. Молодой граф был негодяем, но он был братом Аделины, и я не мог убить его. Да, но оставался еще Сюрто — его-то уж я не должен щадить!
Я снова вскинул ружье к плечу и ждал, не спуская глаз с окна, чтобы пустить пулю, как только покажется Сюрто. Но негодяй был осторожен и держался все время за спиной молодого графа. Он высовывал только руку, чтобы передать своему господину заряженное ружье, да и то на одно короткое мгновенье.
Мне показалось, что граф Роберт заметил меня. Да, вот он прицеливается: дуло его ружья смотрит прямо на меня… Но вдруг чья-то рука приставила пистолет к затылку молодого графа. Сверкнул огонек, и он упал на окно с раздробленным черепом. Голова его и руки свесились наружу. Тонкая струйка крови стекала по лицу. Граф Роберт был мертв. Предатель Сюрто убил его наповал и тотчас же скрылся в глубине дворцового покоя…
Я не мог прийти в себя от изумления. Не во сне ли привиделось мне все это? Я ущипнул себя за руку. Нет, я не спал…
Вдруг страшный грохот оглушил меня. Это выстрелила пушка, заряженная картечью. Пули, куски железного лома засвистали вокруг меня. Десятки людей повалились на землю смертельно раненными и убитыми. Федераты дрогнули. Батальон подался назад, к воротам. Аристократы, видя, что наши ряды расстроились, уже торжествовали победу.
— Да здравствует король! К черту нацию! — орали они.
Но капитан Гарнье, принявший командование над батальоном после ранения майора Муассона, не растерялся. Этот храбрец остался
— Ко мне, марсельцы! Свобода или смерть!
Люди колебались, столпившись у решетки дворцовой ограды. Тогда Пелу, которому толчея у ворот мешала ввезти во двор пушки, закричал:
— Пропустите же артиллерию, черт вас побери! Что вы тут столпились, как стадо баранов? Какой позор! Марсельские патриоты удирают, как зайцы, от парижских аристократов! Дайте мне только войти во двор, я вам покажу, как надо себя вести с врагами народа! Ну, прочь с дороги!
Насмешки Пелу и спокойный голос капитана Гарнье, по-прежнему невозмутимо стоявшего во весь рост под градом картечи, подействовали на нас отрезвляюще. Нам стало стыдно. Часть федератов помогла вкатить во двор пушки, другие оттащили в сторону раненых, чтобы колеса телег не раздавили их. Через несколько минут обе пушки были установлены прямо против парадного крыльца.
Сквозь поредевшее на мгновенье облако дыма мы увидели на ступеньках лестницы кучку гренадеров, а за ними, в вестибюле дворца, — множество швейцарцев в красных мундирах. Они беспрерывно стреляли в нас.
Пули свистели в воздухе, зарывались в землю, со звоном ударялись в бронзу орудий, оставляя в ней серебристые бороздки, попадали в спицы колес и отрывали от них щепки.
Но Пелу не обращал на пули никакого внимания. Спокойно, точно на учебной стрельбе, он навел орудия на парадный вход, тщательно проверил прицел и укрепил фитиль; затем он снял шапку, отвесил глубокий поклон дворцу, крикнул: «Дайте дорогу картечи! Посторонитесь, друзья» и не спеша поджег фитиль.
Пушка загрохотала. Чугунное ядро с картечью разорвалось в самой гуще защитников дворца.
— Да здравствует нация! — закричали мы.
Когда дым выстрела рассеялся, мы увидали, какое страшное опустошение произвел выстрел в стане врагов. Словно коса прошлась по клеверному полю. Ни одна картечина не пропала даром. На ступеньках крыльца лежали убитые и раненые. Ряды швейцарцев и гренадеров смешались. Гренадеры толпой устремились во дворец, некоторые удрали в сад, другие пытались скрыться в подвал через световые люки.
Пелу крикнул им вдогонку:
— Что, не по вкусу пришлось угощение? Погодите минутку, то ли еще будет!
И он навел вторую пушку, укрепил фитиль, снова снял шляпу и крикнул: «Берегите штаны! Как бы не продырявило!» Бум!.. Раздался второй выстрел, новый град картечи влетел в широко раскрытую дверь, и снова без счета стали падать солдаты в мундирах всех цветов: красных, зеленых, белых и синих.
Тут аристократы пришли в полное смятение. Беглый огонь из окон дворца прекратился. Барабаны патриотов снова начали выстукивать: «На приступ! Вперед!»
Капитан Гарнье стал во главе отряда, и по его команде, держа штыки наперевес, мы сомкнутыми рядами кинулись на штурм дворца.