Марш Акпарса
Шрифт:
— Как это сдвоить? — спросил Воротынский.
— А просто. Ратникам и пушкарям порознь надо на новые места переходить. Пока ратники туры да тарасы к стене приближают, пусть пушкари на месте стоят да огоньком со стен казанцев сметают. Чтобы не мешали басурмане ратникам вперед идти и новые затины ставить. А уж как они на новом месте укрепятся да из ручных пищалей начнут пригибать недругу головы, я тогда с пущенками безопасно к ним перемахну. А потом все сызнова.
— А ведь он дело говорит,— сказал Горбатый-Шуйский
— Язык без костей,— недовольно
— Что ж, Андрюшенька,— сказал Иван,— по-твоему, пока римский кесарь того не испробует, нам и начинать нельзя? А ежели он еще и двадцать лет до подобного не додумается — нам ждать прикажешь?
— Приказывать — дело не мое. У меня совета спросили, я сказал.
— А как иные воеводы думают?
— Нам римский кесарь не указ,— произнес Шереметьев,— нам Казань взять надо.
— Совет гож,— согласился главный воевода Старицкий.
— А раз гож, стало быть, завтра же все как следует переиначить. Ты, Андрюшка, и ты, Иванка, в полки идите и все как следует растолкуйте. Да и глядите мне! А то у нас все тюк на крюк делают. За людьми нужен глаз да глаз.
— Доглядим, государь,— ответил дьяк Выродков.
— А теперь князя Акпарса послушаем. Что у тебя за дело?
— Только что прибежал ко мне от мурзы Япанчи переметчик, сказывает он, что собрали татары луговых и арских людей под рукой Япанчи да Евуша числом тридцать тысяч за Казанью и хотят нам в спину бить. Больно плохо, если так будет. Я пришел сказать.
Царь поглядел на Старицкого, спросил строго:
— Как главный воевода о сем мыслит?
— Кто бы мог подумать?
— Как это кто? Что у тебя, доглядчиков мало? Да ты допреж чем к главному делу приступать, на сто верст окрест должен был все разведать.
— Може, брешет твой переметчик? — спросил Акпарса воевода Ромодановский.— Може, пакости ради он врать прибежал?
— Я ему верю, князь,— ответил Акпарс.— Япанча на такие дела мастак. Большой урон может сделать.
— Плохо воюем, князья, плохо,— вздохнув, произнес царь,— так до зимы у города протопчемся, заживо тут сгнием. Давно повелел я реку Казанку, что в крепость заходит, загородить и воду у казанцев отнять. Перебежчики баяли, что боле воды в крепости взять неоткуда. Время прошло немалое, теперь пора бы осажденным от жажды всем передохнуть, а они, по-моему, и в ус не дуют. Видно, еще где-то воду нашли? Разведали о том? Знаю— не разведали.
— Позволь слово сказать, государь?
— Говори, Адашев, говори.
— Вчерась прибежал к нам из Казани мурза Камай. Сказывал, что есть у казанцев тайник у Муралеевых
ней не знают. Мы с князем Серебряным начали рыть под тот ключ подкоп и думаем воду взрывом отнять.
— Скоро ли подкоп будет готов?
— Неделю, может, чуть боле придется подождать.
— Торопитесь! А ты, Выродков, хвастался башней высоченной, с колесами. Готова ли та башня?
— Готова была, государь, да бог нам не помог. Удумали мы на ту башню не токмо воев с пищалями сажать, но втянуть на нее пушки. И башня, не выдержав, рухнула, да людишек кое-каких поуродовала. Теперь мы иную башню строим в четыре ряда, на каждом по две пушки поставим и тогда уж подкатим к крепости беспрепятственно. Днями готова буде, а потом...
Вдруг за шатром поднялся какой-то шум В шатер вбежал князь Мстиславский, за ним ворвался ветер, потушил все свечи.
— Беда, государь мой!—крикнул в темноте воевода.— Вороги налетели на обозы наши, телеги все разметали, слуг поубивали да в полон взяли, добро все с собой увезли. Наскочили, ироды, нежданно, мы даже погоню послать не успели.
— Это Япанчи дело!—воскликнул Акпарс.— Значит, засеки они уже укрепили.
Иван рывком поднялся со стула, скинул шубу, отбросил ногой газ так, что уголья разлетелись по шатру.
— Князь Александр Борисович!
— Тут я, государь,— отозвался Горбатый-Шуйский.
— Бери от большого да от царского полков по две тысячи, в товарищи возьми князя Акпарса с его полком, отыщи на засеках того Япанчу, истреби его.
— Исполню, государь. Только позволь моих конников взять.
— Бери.
— Пойдем, князь Акпарс.
Идет десятый день подкопа под Муралеев родник. Санька со своей тысячей десять дней не видел свету. Копаются в земле ратники, будто кроты, ведут нору все ближе и ближе к цели. На коленях в специальных мешках вытягивают откопанную глину, по цепочке передают наверх. Подпоры ставят через каждые три сажени.
Вечером десятого дня Саньке донесли, что над проходом слышны голоса. Он немедля пробежал к забойщикам, прислушался, и верно: над головой раздаются глухие разговоры, звон кувшинов, плеск воды. Повелев дальше не копать, а только расширить место для зелья, Санька побежал к воеводе Василию Серебряному. Быстро позвали розмысла, дали знать государю. Минных дел мастер немедля же осмотрел горно и проход и сказал,
что для взрыва надо заложить одиннадцать бочек пороху. Ночью привезли бочки, вкатили их в горно. Минный мастер велел сначала открыть две бочки и порох высыпать на пол горна, устланного сеном. Потом велел открыть восемь бочек и перевернуть их открытой частью вниз, расположить на рассыпанном порохе. Порох последней бочки рассыпали дорожкой по всему проходу до выхода, закрыв выход соломой (не дай бог, порох до утра отсыреет), доложили царю, что мина готова. Ночью все беспокоились—дело-то новое, необычное.