Марш Акпарса
Шрифт:
— Какая душевная песня,— медленно произнесла Ирина.— Скажи, о чем ты пел?
— Я пел, о чем думал. У этой песни мои слова. Они простые «В думах поднялся я выше — увидел родные горы, потом спустился — увидел зеленые луга. Я в думах зашагал по берегу реки и вспомнил ту, которая сегодня мне приснилась. И я подумал — ее нет со мной». Вот и все.
— Спой что-нибудь еще.
— В песне я расскажу тебе про мою родину. Хорошо?
Ирина, закрыв глаза, слушала.
— О, если бы я поняла твою песню! Всю, от слова до слова. Научи меня твоему языку.
Москва притихла.
Спервоначалу шуму было много. Бранили
Вдруг по городу весть: дьяку Федьке Жареному, первому советнику царя, вырвали на площади язык за то, что положил хулу на Глинскую. Спальник любимый царский Санька Кубарь избежал плахи тем, что убежал из Москвы. И уж совсем неслыханное дело: Митьку Мосла, юродивого, блаженного в яме задавили. Вот тут язычок Москва и прикусила. Свадьбу царскую ждала молча.
А в Кремле — суета.
К сытному двору катят бочки с пивом, кадки с медовщиной, тянут кувшины, в коих заморские вина. В стряпущих хоромах пекут перепечи со всякою начинкой: с мясом, рыбой, с рубленой морковью, с горохом и луком. Варят, жарят, парят. Рядом в мастерских хоромах шьют жениху и невесте свадебные одежды.
А в приказной палате молодой дьяк старательно переписывал Наряд, по коему свадьбе царской быть. Дьяк шмыгал носом, гнал по листу мелкую строку: «Лета 7034 января в 21 день, в воскресенье великий князь повелел быти большому наряду для своей, великого князя, свадьбы в Брусяной избе. А как великий князь, нарядясь, пойдет в Брусяную избу за стол, а брату его, князю Ондрею Ивановичу, быть тысяцким, а поезд готовить из бояр, кому великий князь укажет. Среднюю палату нарядить по старому обычаю, а место оболочи бархатом с камками. А столовья на месте положить шитые, а на них положить по сороку соболей, а третий сорок держать и чем бы опахивати великого князя и великую княгиню. А в средней палате у того места поставити стол и скатерть постлати, на столе соль, калачи поставити на блюде деда князева Василия Васильевича...»
Дьяк писал, старался целый день, накатал двенадцать листов. В день свадьбы каждое слово Наряда выполнялось неукоснительно...
Под венец поехали в Успенский собор. Ехали в больших санях. Василий Иванович впереди, за ним — Елена с женой тысяцкого и большими свахами, перед санями несли караваи и полупудовые свечи.
Венчал сам митрополит Даниил. Обряд проходил торжественно и долго, в конце его владыка подал великому князю венчальное вино в дорогой хрустальной склянице. Василий принял вино, дал пригубить невесте, потом единым глотком выпил его и, как обычаем велено, бросил скляницу на каменный пол собора. Тут же набежали пономари, собрали осколки и, как прежде велось, кинули их в реку.
После поздравления великий князь объехал московские монастыри, вернулся в свои палаты, где было приготовлено все для пира. Пока шло веселье, приготовили для молодых опочивальню: в сеннике на тридевяти снопах постлали постель, по углам воткнули четыре стрелы, на которые повесили соболей, в головах — кадь с пшеницей. Вечером, когда молодые пошли в опочивальню, по Наряду следовало за ними идти жене тысяцкого и осыпать молодых из золотой мисы хмелем.
— Что там, голубь мой?—томно спросила Елена.
— Какая-то грамота.
— Опять лжа какая-нибудь,—догадалась царица —Дай-ка я прочту.
— «Великий государь!—начала читать Елена.— Твой бывший постельный Санька тебе челом бьет. Исполняю клятву, данную законной царице Соломонии перед богом. В кои дни, как был я с нею в монастыре в Суздале, она сказала мне, что напрасно в монастырь заточил. Твоя новая царица суть...
— Хватит!—воскликнул Василий и выхватил из рук Елены свиток.
— Читай далее,— попросила царица.
— А твоя новая царица суть блу...
— Читай, государь мой, читай. Я к хуле привыкла.
— ...суть блудница. Как возил я ее к тебе для греховодства, то она соблазняла своим телом и меня, грешного...
— Веришь ли?—чуть побледнев, спросила Елена.
— Смердящий пес! Эй, кто там!
Дверь сенника открылась, в ней показалась жена тысяцкого. Василий оттолкнул ее в сторону:
— Князь Михайлу ко мне, бегом!
— Откуда это?—гневно спросил он вбежавшего Глинского.
Глинский пожал плечами и протянул руку за свитком.
Елена отбросила руку князя, взяла свиток от государя и властно произнесла:
— Князь Михайло Львович! Повелеваем тебе хоть под землей сыскать постельничего Саньку и немедля доставить к нам.
— Слушаюсь, царица,— Глинский поклонился и вышел.
А на следующее утро к великому князю, как и прежде, был послан голяр для бритья бороды. Василий уже уселся в кресло, но вошла Елена Васильевна и, не глядя на царя, сказала голяру:
— Иди вниз и скажи, чтобы тебя сюда больше не посылали.
— За что же, Оленушка? Он бороду голит неплохо.
— Скажи, чтобы и другого не посылали. Женатому государю без бороды ходить недостойно.— И, обратившись к царю, добавила:— Отныне я твоя царица. Обычаи русские блюсти буду.
Спустя неделю к великому князю зашел митрополит. Даниил о делах церкви поговорил самую малость, потом сказал:
— Князь Глинский послал во все стороны гонцов, дабы Саньку изловить. Сие обречено на неуспех.
— Отчего же?
— Ищут не там. Санька, я мыслю, в Москве. По твоему повелению сестру того Саньки я хотел перевезти в мои палаты, но в пути ей помогли бежать. Мои служки бросились за ней, но их обскакал какой-то молодец с намерением задержать. Беглянка, сама того не ведая, понеслась к Неглинному пруду, и тот молодец хотел уберечь ее. Но не успел. Беглянка утонула. Я бы сему сразу поверил, если бы не случай: один служка явился без рясы. «Где, глаголю, ряса?» Тот: «Ратник отнял».—«Зачем ему твоя ряса?» — «Ратник был весь мокрый!» Трусы и глупцы! Ежели ратник был мокр, то вестимо, он прыгал в воду и беглянку вытянул. Утром я послал туда людей умнее, и помыслы мои оказались верными. В шалаше около проруби нашли одеяние монашеское, которое игумения Секлетея признала. А многие улошные сторожа говорили моим людям, что в ту ночь один человек, ведомый им как твой слуга, проходил мимо застав со спутником, закутанным в рясу. И теперь я вопрошаю тебя, государь: кто, кроме Саньки, мог пойти на помощь Иринице? Он тут.