Марш Акпарса

Крупняков Аркадий Степанович

Приход сначала был невелик, молельщиков мало. Да и откуда им быть, если городецкие татары, что пришли с Шигалеем, все как один басурманы, а русских ратников кот наплакал. Приноше­ния были мизерны — отцу Иохиму и на пропой не хватало.

Потом вдруг прорвалось: стали тянуться к нову городу всякие бродяги, шатущие люди — город стал расти не по дням, а по часам. Рубили избы, рыли землянки, делали шалаши. Хан Шиталей принимал всех без разбора. Скоро понаехали купцы из Ниж­него Новгорода, понастроили лабазов, ларьков, лавчонок—жизнь во

Свияжске закипела, как в котле.

Аказ, старый Ешкин приятель, привел в Свияжск ни много ни мило двадцать тысяч горных людей. Сбил из них полк и встал под начало Шигалея. Над Ешкой часто посмеивался.

Ты, Кугу тоя, худой поп. Сколько лет по лесам ходил —

на десятка человек к своей вере привел. Вот я хороший поп: две недели не прошло —сразу двадцать тысяч привел. Кропи себе ни здоровье святой водичкой, превращай в свою веру.

А казна храмовая день ото дня полнится. К церкви сделали большой прируб —места для верующих не стало хватать.

Ешка, то бишь отец Иохим, приосанился, начал растить брю­шко. Втайне подумывал о заведении при храме медоварни.

А недавно встретил Ешка старых друзей. С Луговой стороны пришли Извай, сын Симокайки, с пятьюстами воинами да двести человек из Чкаруэма...

Дьяк Иван Выродков решил порядка ради всех жителей Сви- ижска-города переписать. В воскресный день на площади около приказной избы собралось множество людей. Народишко разно­шерстный, говорливый, за словом в карман не лезет. Входят по десятку в избу, где дьяк вместе с отцом Иохимом перепись ведут. Вопросы задают немудреные, Иван пишет имя да прозвание и к чему по работе человек приспособлен. Ешка, тьфу ты, никак не привыкнуть, отец Иохим спрашивает, какой человек веры. Сань­ка пытает каждого: насколь он способен ратному делу.

— Зовут как?

— Вроде бы Фомкой.

— Что делать умеешь?

— Хлеб есть умею.

— А еще что?

— Да коли поднесешь, так и выпью.

Дьяк плюется, толкает Фому в шею.

— А вы кто такие?

— Яшка и Пашка — братья.

— Каким рукомеслом похвалитесь?

— И поедим, и спляшем, только пашни не напашем.

Дьяк снова плюется и гонит гулящих братьев прочь.

Около Ешки тоже гогот.

— Како веруешь?

— Православный, вестимо.

— Молитвы знаешь?

— Одну.

— Какую?

— Господи прости, В чужую клеть пусти, пособи нагрести Да вынести.

— А ты, рыжая сатана, отчего в церкви не бываешь?

— Так ведь на улице грязно — не пройти.

— А в шинок кажинный день ходить не грязно?

— Туда суха тропочка протоптана.

— В шинок ходить грешно, ирод!—ругается Ешка.

— Мы люди темные, не знаем, в чем грех, в чем спасение.

У Саньки разговоры удачливее.

— Коли недруг встречь — не сробеешь?

— Не первый снег на голову.

— Головы-то не жаль?

— Голова — дело наживное.

— А ты, Фомка, на ратное поле пойдешь ли?

—

Ы-гы!

— А ежели убьют?

— Лучше умереть в поле, чем у бабы в подоле.

— Кто еще ратником быть хочет?

— Я! Я! Меня зови! Записывай.

Микеня со своей артелью, растолкав всех в стороны, записался первый. Крепко сколотились за много лет мужики: сперва была ватага, потом стала артель, сейчас — ратная сотня. Микеня опять же сотенным воеводой стал. Та же работа, сабелькой махать — только теперь за государя.

Тесно становится во Свияжске-городе. Кроме русских воинов, стоят тут один горный черемисский полк да второй под рукой Магмета Бузубова. В нем собраны чуваши, мордва да беглые из Казани татары.

У Аказа дел столько — дня не хватает. Горный полк — са­мый большой в Свияжске. Люди вместе собраны в первый раз. Каждого ратному делу учить надо, каждому все растолковать, сотников да тысяцких подобрать. И опять же прокормить такую прорву людей нелегко.

Да и Пакман дает о себе знать, нет-нет да и пустит какой- нибудь злой слух, ратников смущает.

Аказ терпел-терпел и подумал: надо позвать Пакмана к себе для упреждения. А он сам тут как тут. Пришел к Аказу злой, ершистый. Глаза блестят, на скулах желваки перекатываются.

— Зачем рознь меж людьми сеешь, зачем обманом живешь?— грозно спросил его Аказ.— Толькб и слышу то в одном месте ІІакман неправду сказал, та в другом обманул. Зачем все это?

— Это ты скажи мне, зачем обманом живешь? Это я тебя спросить пришел! Всех горных людей обманул, из родных мест нарочно увел, чтобы русские те места пограбили.

— Ты, презренный! Людям врешь и мне осмеливаешься го­ворить неправду! Выгоню из своего полка!

— Я сам завтра уйду! И не один. Со мной идут все люди моего лужая. Через неделю совсем один останешься.

— Скажи, где и кого русские пограбили?— мягче спросил А кач.

— Ты полковой воевода! Сам все должен знать. Сходи послу­шай, что люди говорят. А на меня не надейся, завтра мы будем уже в пути.

На этот раз Пакман оказался прав. Горный полк волновался не зря. Из Байгуловского илема пришли женщины и рассказали о том, что у них был русский воевода с войском и забрал весь хлеб и соленое мясо, мед и рыбу, а ратники много одежды и шкур пограбили и теперь в Байгулове начался голод.

Аказ немедленно послал туда своих людей. Наутро приска­кали они обратно — все верно. В Байгулове был воевода Плещеев и забрал все, что можно было забрать.

Аказ тотчас же пошел к хану Шигалею с жалобой на Плещеева.

Позвали князя.

— По черемисским селениям мало-мало ходил?— спросил ІІІигалей.

— Было дело,— коротко ответил Плещеев.

— А кто тебе хлеб, масло, шкуру у людей брать велел?

— А кого мне спрашивать? Уж не тебя ли?— надменно произ­нес князь.— Ты по ратным делам надо мной большой воевода, а о том, как мою рать прокормить, не твоя забота.