Маршал Ней: Храбрейший из храбрейших

Перрен Эрик

— Ваше письмо было благосклонно принято императором России.

Офицер обращает внимание на сверкающую у него на шее награду, полученную от Александра:

— И вот доказательство!

Адъютант добавляет, что Талейран благодарит маршала за высказанные важные замечания. Ошеломлённые Коленкур и Макдональд оборачиваются к Нею, который пускается в путаные объяснения. Он хочет их успокоить и для этого намерен показать злосчастные письма, но секретарь маршала Кассэнь говорит, что после помарок и зачёркиваний прочесть их не представляется возможным. Как бы там ни было, Ней уверен, что поступил правильно. Он лишь хотел защитить Наполеона от Александра и Талейрана, которые бы могли круто изменить судьбу свергнутого Императора. Коленкуру и Макдональду преподан урок.

Маршал чувствует неодобрительные взгляды присутствующих, когда Александр поздравляет его и вручает газету, где приводится письмо Нея Талейрану. Оказывается, последний воспользовался полученным текстом, из которого следует

вина маршала в происшедшем, и тут же опубликовал его. Теперь армии известно, что Ней оставил Наполеона, эта новость повлечёт за собой новую волну перешедших на сторону Бурбонов.

— Своим поступком вы оказали отечеству ещё одну очень важную услугу, которая не будет забыта, — говорит ему Александр.

Страницы «Монитёра» не могут вместить все письма с заявлениями о переходе на сторону Людовика XVIII: Журдан, Ожеро, Мэзон, Келлерман, Лагранж, Удино, Латур-Мобур… Сколько славных имён, ещё пахнущих революционным и имперским порохом! Но они по крайней мере не были полномочными представителями Наполеона. Неблагодарный и бесцеремонный по отношению к тому, кто сделал его маршалом, герцогом и князем, Ней отдаляется от Коленкура и.Макдональда, которые, заботясь о своей чести, не предают интересы свергнутого Императора. Эти двое обращаются к царю с несколькими просьбами, касающимися Наполеона. Используя высокопарный стиль, Ней возражает коллегам, полагая, что они слишком заботятся о собственных правах и что с этим следует покончить как можно скорее. Отсутствие совести позволяет ему 9 апреля обратиться с письмом к Императору, где он просит его побыстрее подписать документ, в котором бы говорилось, что полномочные представители должны стремиться «спасти то, что добрая воля царя позволит сохранить». Ней передаёт Наполеону условия, выдвинутые союзниками: «Императрице обещано приличное содержание и достойный образ жизни вне территории Франции, Вашему Величеству на острове Эльба полагается содержание в два миллиона; <…> Вашему Величеству, семье и сопровождающим гарантируются необходимая безопасность и приличные условия для переезда». Лишь бы уехал! Если бы Ней мог отправить Наполеона на Азорские острова, как предлагал Талейран, нет сомнений, он бы так и сделал.

10 апреля, в час ночи, маршал сообщает Бертье о только что закончившемся совещании у князя Меттерниха: «Подписание состоится завтра. Герцог Виченцкий немедленно отправится за подписью Императора. Нет сомнения, что Его Величество будет удовлетворён, все его пожелания учтены. Общий мир станет главным результатом данного соглашения».

Коленкур вручает акт отречения Талейрану, который принимает его с нескрываемой радостью и спрашивает у представителей Наполеона, примкнут ли они к новому режиму. Ней спешит ответить, что для него это уже свершившийся факт.

— Мне это известно, сейчас я обращаюсь к герцогу Тарентскому и к герцогу Виченцскому.

Оба полномочных представителя категорически отказываются.

У Нея не хватает смелости прямо выступать против Наполеона, хотя маршал понимает, что тот прочитал его письмо Талейрану, опубликованное в «Монитёре». В момент отъезда в Фонтенбло Ней, заявляя, что не поедет на встречу с Императором, так как считает свою миссию выполненной, теряет последние остатки уважения в глазах Макдональда и Коленкура.

— Я не поеду за обещанной суммой, — цинично заявляет он, — заставляя Макдональда вздрогнуть от подобной наглости.

Ошеломлённый этими словами, герцог Тарентский сухо отвечает:

— Это я не имею привычки получать такие компенсации, а тем более их просить, — намекая на пятнадцать тысяч франков, — и авансов я не получал. Лично я останусь верным своему долгу и выполню все обещания, данные Императору, все мои обязательства перед ним.

21 апреля Ней пишет генералу Фриану, что один офицер пересказал ему содержание речи, произнесённой Наполеоном перед отъездом на Эльбу перед Старой гвардией, которая не стеснялась своих слёз. Ней не комментирует это прощание, несмотря на остроту сказанных слов. Он предпочитает подробно описать «великолепный приём», данный маршалами на заставе Клиши в честь герцога Беррийского. Ней рассказывает о событии, как будто речь идёт о возвращении в семью исчезнувшего кузена. Интересно, знал ли месяц назад маршал его имя или подозревал хотя бы о существовании этого племянника Людовика XVIII? 23 апреля, когда Наполеон ужинает в одиночестве на пути в Лион, Ней устраивает шикарный бал в своем особняке на улице Лилль. За несколько дней маршал превратился в ревностного роялиста. Своё политическое прошлое он намерен перечеркнуть одним росчерком пера. Особенно красноречиво выглядит его поведение на одном изысканном вечере у мадам де Суза, где Шарль де Флао исполняет республиканские песни. При первых тактах революционной музыки маршал Ней с супругой покидают собрание.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

Да здравствует император!

Я стал самым счастливым человеком на земле, когда узнал, что снова могу предложить свою шпагу и свою жизнь единственному суверену, который может сделать счастливой нашу дорогую

Отчизну. Пусть эти Бурбоны уходят и царствуют, как хотят.

Ней, 16 марта 1815 года

Беззастенчиво Ней разыгрывает карту Людовика XVIII. Князь Москворецкий вспоминает Наполеона, который держал его в узде, постоянно отводя маршалу место подчинённого. В круговороте больших исторических событий, которые всю жизнь предопределяли его судьбу, он может гордиться тем, что отныне играет роль защитника, а не прислужника короля, который, по его детским воспоминаниям, существовал в недостижимых сферах. По салонам гуляет анекдот: когда принц Генрих Прусский позволил себе повысить голос в присутствии Людовика XVIII, Ней заметил ему, что вообще-то не принято, чтобы прусский принц подобным тоном говорил с королём Франции.^{341} Имеющий уши да услышит. Ней выражает свою преданность королевской семье и свое «искреннее и живое» негодование по отношению к тем, кто виновен в смерти несчастного Людовика XVI.^{342}

Его ещё мучает некое раздражение, он не может оставаться равнодушным к тому, как его рисуют другие. Всю жизнь Ней был чувствителен к разговорам о себе. Для встречи с королём взволнованный Ней вместе с другими маршалами прибывает в замок Компьена. У короля хватило здравого смысла отдать должное военной репутации нашего героя. С этого момента Ней переполнен гордости, как в самые счастливые дни Империи. В свою очередь, Людовик XVIII весьма символически подтверждает его титулы герцога Эльхингенского и князя Москворецкого. Быть обласканным наследником восьмивековой монархической династии — разве можно мечтать о большей чести!

В мае 1814 года Ней находится в Кудро, где он с удовольствием принимает полковника Жирара. После разговоров о десяти кампаниях, в которых участвовали оба — неиссякаемый источник воспоминаний, — беседа переходит к недавним политическим событиям. Князь Москворецкий подробно рассказывает о прибытии в Париж 12 апреля Месье, [95] брата короля, гордо восседавшего на белой лошади, необычайно импозантного, украшенного белой кокардой, которая в некотором смысле должна была быть оскорбительна для генерала революционных войн, но не для нынешнего маршала Нея. Ней признается, что был удивлён приёмом парижан, которые с энтузиазмом размахивали самодельными белыми знамёнами. [96] После краткого и незначительного приветствия Нея, адресованного Месье, Ней был растроган грянувшей «Domine salvum fac Regem», [97] подхваченной тысячей голосов в Нотр-Дам, у всех присутствующих на глаза навернулись слёзы. ^{343}

95

Месье (Monsieur) — официальный титул графа д'Артуа, будущего короля Карла X (1757-1836). — Примеч. науч. ред.

96

Белое знамя с золотыми лилиями — официальный символ королевской Франции. — Примеч. науч. ред.

97

Domine salvum fac Regem — «Господи, храни короля» (лат.). — Примеч. науч. ред.

29 апреля в Компьене имела место церемония, которую в определённом смысле можно рассматривать как возведение на трон Людовика XVIII — короля-подагрика на дрожащих ногах, в красных бархатных гетрах с золотой шнуровкой, какие были в моде у старых английских аристократов. Ему были представлены высшие военачальники Наполеона — девять птенцов, ставших орлами в отсутствии повелителя: Ней, Макдональд, Серюрье, Брюн, Бертье, Монсей, Виктор, Удино и Мармон. Из-за подагры король не мог самостоятельно передвигаться, но, вместо того чтобы опереться на офицеров свиты, он сразу же ухватился за руки Нея и Макдональда. «Я хотел бы всегда опираться на вас, — с достоинством заявил им потомок Генриха IV, — вы всегда были настоящими французами, надеюсь, Франции больше не понадобятся ваши шпаги. Но если когда-нибудь — не приведи Господь — нам опять придётся обнажить оружие, я всегда буду с вами». В замке Компьена Нею поручено командовать гвардейским караулом, что даёт ему право на почётное место за столом; он сидит рядом с королём. Пока Людовик XVIII осыпает его изысканными комплиментами, что окончательно покоряет маршала, тот, в свою очередь, советует суверену приблизить Императорскую гвардию непосредственно к своей августейшей особе, что было бы знаком признания для всей армии. Людовик обещает подумать об этом предложении. Наполеон же позже заметит, что если бы король последовал данному совету, то «его нога никогда больше не ступила бы на французскую землю».^{344}