Маршал Рокоссовский
Шрифт:
— Срость такого не видал, чтоб заместо казака в седле была баба, — вызывая смех, высказался бородач.
— Сми-ирно-о! — опять взлетела команда, и командир донской сотни верхом направился к командарму. Отдав честь, лихо отрапортовал, вручил записку.
То же сделал кубанский командир, а за ним и терский. Каширин приблизился к строю.
— Здравствуйте, боевые донцы! — обратился он к первой сотне.
— Зра… жел… тов… ком… дарм! — по-армейски и явно отрепетированно ответили те.
— Здравствуйте,
— Здравствуйте, молодцы терцы!..
Потом с трибуны что-то говорили Шеболдаев и Евдокимов. Предоставили слово казаку. Сбиваясь, не очень уверенно, он прочитал написанное чужой рукой. Заключая, высказал просьбу:
— Просим передать товарищу Сталину и Ворошилову, чтобы нам, советским казакам Дона, Кубани и Терека разрешили служить в славной могучей Красной Армии на собственных колхозных конях. Мы просим правительство организовать советские казачьи дивизии.
Потеснив стоящих в центре трибуны Шеболдаева и Евдокимова, к микрофону потянулся Буденный.
— Да здравствует наш вождь и учитель, отец родной, великий и мудрый товарищ Сталин! — прокричал он сильным с хрипотцой голосом. — Ура-а!
— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! — ответил строй.
С деревьев парка и могучих, росших на улице старых тополей, с оглушительным гвалтом поднялась стая черных грачей, закружилась над площадью и, словно уносимая ветром куда-то, скрылась с глаз.
В заключение воинской церемонии казаки посотенно под оркестр проследовали верхом мимо трибуны. Оглушенные грохотом труб и барабанов, кони ошалело мотали головами, рвали поводья из рук всадников, и те с трудом их сдерживали, чтобы соблюсти равнение.
Вечером я рассказал отцу о параде.
— Знаю. — Отец работал в типографии «Молот» и узнавал о новостях раньше, чем сообщали о том газеты и радио. — Сейчас казаки в театре Горького, будут принимать постановление о казачестве. К тому вынуждает обстановка.
— Какая обстановка? — не понял я.
— Международная. Запахло войной, вот казаки и понадобились. Они всегда были надеждой России.
Отец из Новочеркасска, и к казачьим заботам не был равнодушным, хотя о том не распространялся. Тогда все так делали, в откровения не впадали, остерегались неприятностей.
Я мысленно представил огромный зал театра, в котором играли знаменитости: Марецкая и Мордвинов, Плятт и Раневская. Сцена огромная: в ходе действия на нее, поражая зрителей, выезжали автомобили и даже фаэтоны с лошадьми.
Теперь на ней за длинным, покрытым красным сукном столом сидел важный президиум, а зал полон людей и главные среди них — казаки. Решали вопрос о казачестве.
О том, как создавались казачьи части, рассказал мой давнишний знакомый, подполковник в отставке Георгий Никандрович Нерозников.
— В армию я был призван в 1931 году, служил в 9-й горнострелковой
Часть наша располагалась неподалеку от западной границы.
Учеба, работа, тревоги, походы сменяли друг друга. К тому же ожидалась инспекторская проверка. И тут весной 1937 года меня вызывают в штаб.
— Взвод сдать. Вы назначены на новое место службы. С повышением. Будете начальником связи артиллерийского дивизиона в казачьем полку.
— Казачьем? — о существовании в Красной Армии казачьих полков мне не приходилось слышать.
— Да, Нерозников, казачьем! Не было таких, а теперь их создают. И не только полки, а дивизии и корпуса.
— Но на носу инспекторская проверка! К тому же я не связист, а огневик.
Командир выслушал, ответил, как отрубил:
— Приказ не обсуждать, а нужно выполнять! Взвод сегодня сдать, а завтра убыть к новому месту службы.
Прибываю в штаб еще не существующей дивизии, донской казачьей, попадаю к начальнику отдела кадров. На нем обычная пехотная форма, петлицы малиновые. И вообще ничего в нем казачьего.
— Из Ростова? — спрашивает и листает мое тощее личное дело в серенькой папке. — Стало быть, из казачьего края.
— Так точно, оттуда.
— Это хорошо. Стало быть, казак.
— Никак нет, не казак. За какие грехи направили сюда?
— За те же, за какие попал и я. Ты хоть родился на Дону, а я-то сам из Курска. В общем, наше дело военное: служить должны там, куда направят.
Через несколько дней мне выдали на руки материал на пошив казачьей формы, вручили шашку, шпоры, кавалерийское снаряжение. А вскоре прибыло пополнение — восемнадцать человек.
Обошел строй, вглядываюсь в лица. Стоят парни, после дороги уставшие, ни в одном глазу нет казачьей искорки.
— Вы откуда? — спрашиваю одного.
— Из Азова.
— Почти земляки. А вы? — обращаюсь ко второму.
— Из станицы Семикаракорской.
— Наконец-то казак, — не сдержал я улыбку.
— Я не казак. И все мы не казаки и никогда не имели дела с лошадьми. Мы — механизаторы. А казаков на Дону не осталось. Всех вывели.
Последние слова будто огнем обожгли: «всех вывели».
Полк наш входил в 6-й кавалерийский казачий корпус имени товарища Сталина. Командовал им комдив Горячев Елисей Иванович. Старый конник, в гражданскую войну служил в Первой Конной. В 37-м году, когда судили Тухачевского, входил в состав судейской коллегии. А на следующий год его и Каширина и всех, кто судил Тухачевского, не стало. Всех, кроме Буденного.