Маршал Жуков — мой отец
Шрифт:
«Сегодня ночью видел угнетающий сон, в который, к сожалению, я верю, как в предзнаменование чего-то неприятного. А эта вера основана на горьком опыте, о чем я тебе в прошлом рассказывал… Я стоял и любовался закатом на берегу моря, всматривался в знакомые предметы на побережье Гагры. Закатилось яркое солнце, и я увидел плавающих рыбок. Двух из них я поймал, а одна как-то плавала в некотором удалении. Поймав ее, я бросил ее в лодку к остальным рыбкам, но что я вижу? Хвост у нее рыбий, а голова змеи. Через пару минут, пока я размышлял, она выползла из лодки и бросилась мне на грудь. Извиваясь, эта гадюка вытягивала свою голову, а жало вилось около моей шеи. Все мои попытки схватить ее оканчивались неудачами. Проснувшись, я хорошо запомнил ее зеленые глаза, золотисто-коричневую кожу… Вопрос: кто эта гадюка? Что значат ее попытки укусить меня?
Я в сны не верю, но когда вижу гадюку, я верю в то, что мне делают какую-то гадость. Ну, хватит, поживем-увидим. Мне не привыкать сталкиваться с гадостями гадких людишек».
Таковые составляли лишь малую долю, в большинстве же своем, те, кого жизнь сводила с Жуковым, относились к нему с благоговением. Более того, напутствие Жукова некоторые люди воспринимали как «благословение».
Создатель
Нине Васильевне Киселевой, которая родом из деревни Переходы Смоленской области, в 1941 году было всего 13 лет. Нина, помогая партизанам, могла ночью в одиночку идти тридцать километров, чтобы передать данные подпольщикам, помогать под огнем раненым, стрелять из пулемета, сквозь двойной патруль оккупантов нести в футляре от швейной машинки две мины, чтобы потом взрывники уничтожили важный для врага мост. В 14 лет она была награждена орденом Красной Звезды. Когда она однажды принесла партизанские разведданные в штаб дивизии, ей велели задержаться — приехал генерал армии Жуков. Он вручал ордена награжденным, говоря каждому несколько слов. Дошла очередь и до Нины.
— Ну что тебе, малышка, пожелать? — улыбнулся генерал. — Переживи эту большую страшную войну, найди свое счастье, стань хорошей матерью.
Приподнял, поцеловал и опять поставил на землю. Нина обиделась на будущего маршала. Ну пожелал бы он ей, скажем, Гитлера убить, или стать Героем Советского Союза, или дойти до Берлина. А тут — матерью… Разрыдалась она от обиды.
Позже Нина окончила военное училище, дошла до самого Берлина. Героем Советского Союза она так и не стала. Зато через двадцать пять лет стала матерью-героиней, родив и воспитав одиннадцать детей!
О том, как простые русские люди переживали последовавшую за Победой опалу отца [25] , как они молились о нем, радовались его возвращению в Москву, передает письмо старика 114 лет (почти ровесника моего деда Константина Артемьевича, родившегося в середине XIX века):
«Дорогой мой, любимый маршал!
Ваш верный слуга, дедушка Терентий Козырь, 114 лет. Прошу Вас прочитать письмо, хотя и скверно написано, ведь я малограмотный, да еще и старый человек, лежу в больнице, а сам думаю о завтрашнем дне. Я живу один, имею домик (одна комната и кухонька), внучка-инвалидка ухаживает за мной, варит, стирает. А меня ругают: вот, говорят, будет еще жить, такой хороший.
Двенадцать часов ночи пробило под 12 февраля. Не спится мне, старику. Тоска съедает мою грудь, все передумаешь и обо всех, а в особенности о тех, кто ближе к сердцу и живет в моем сердце, пока не закроются мои глаза и сердце не перестанет трудиться — открывать да закрывать двери свои. Простите меня, самый дорогой воин нашей страны Российской, глава наших побед, краса нашей Родины, незабвенный и неоценимый человек. Тронут до глубины сердца, плачу от радости, что взошло солнышко, которое меня грело, а потом что-то перестало греть. Такая тьма была в моем сердце, что чуть не умер от скорби. Вы — наш корабль боевой, перед которым все рушилось, и немецкая твердыня пала под ноги Ваши. Я день и ночь следил за Вашим движением на фронте и молился, чтобы Бог хранил Вас от несчастий, чтобы лучше я умер, чем Вы, а Вы бы жили сто лет.
Окончилась война, и боевой корабль вернулся в родное житейское море, затуманилось море, и не стало видно любимого корабля-победоносца, какой-то туман на море стал. Загоревал я о боевом корабле, пронеслись слухи, что буря ужасно качает корабль, ибыло несчастье на корабле. Я еще больше стал молиться о спасении, и что с ним — не было слышно, но потом были слухи, что корабль чуть не погиб. Боже, верни его невредимым! И что же, совсем пропал слух, где корабль. Я не переставал молиться, и слушать, и спрашивать, где корабль. Кое-где в печати появилось про корабль, что приплыл под вывеской „Жуков“. Нет, не то, не тот корабль побед.
Я проливал слезы не один год и молил Бога, укажи хоть во сне, есть ли, жив ли он. И вижу во сне: приплыл корабль, имя его — Жуков Г. К. Все подняли руки и плакали от радости, встречая, а мое сердце было в такомвосторге, что чуть не лопнуло от радости. На этом я успокоился: значит, жив, невредим, и начал молиться о здравии Вашем, Георгий Константинович!
Проходит время. И вдруг по радио передают о Вашем назначении министром обороны СССР (в 1955 году. — М. Ж.). Я как закричал: „Да здравствует дорогой наш защитник, не жалевший своей жизни за Родину, шел на смерть! Слава Богу, слава, многие лета, многие лета Георгию Константиновичу Жукову! Теперь я в спокойствии, и умирать не надо!“ А те, что живут со мной, посчитали, что я сошел с ума, пошли за врачом, но это была такая радость для меня! Желаю жить сто лет и побеждать врагов. И я, старик, молюсь о Вас и храню Вас в сердце своем, пока не закроются мои глаза.
25
Отец пишет в своих воспоминаниях: «Берия и Абакумов доложили Сталину сфабрикованное на меня дело „о нелояльном отношении маршала Жукова к Сталину“. И тогда не захотели объективно и глубоко разобраться в клевете. Я был выведен из состава ЦК (отец был кандидатом в члены ЦК. — М. Ж.), снят с должности Главкома Сухопутных войск и послан командовать округом. Лишь спустя семь лет выяснилось, что это была преднамеренная клевета».
С июня 1946 года по март 1953 года отец был командующим Одесским, а затем Уральским военными округами.
Писем, выражающих добрые, «от избытка сердца», истинно православные чувства к отцу, очень много. Я привожу наиболее понравившиеся мне письма простых людей, которые иллюстрируют мои мысли. Однако это вовсе не означает, что в домашнем архиве нет
Главнокомандующие стран антигитлеровской коалиции: (слева направо) Монтгомери, Эйзенхауэр, Жуков и Делатр де Тассиньи. Берлин, 1945 г. Рукой Эйзенхауэра сделана надпись: «Маршалу Жукову с восхищением».
А вот еще одно письмо, которое пришло тоже в 1950-е годы:
«Дорогой Георгий Константинович! Поздравляю Вас с избранием в депутаты Верховного Совета нашей Родины — самой России! Как мы все рады, что наш любимый маршал, защитник русского народа, теперь в правительстве. Когда бы были колокола в церквах России, мы красным звоном поздравили бы Вас! Когда Берлин взяли, недаром Георгия Победоносца день на Пасху был. День Вашего Ангела! Старинный русский праздник. Как бы хотелось Ваши именины устроить на этот день! Георгий Победоносец дракона уничтожил, и Вы, Георгий, уничтожайте драконов нашей жизни — гитлеров и разных берий, а много их еще в России… За вас мы молим Бога каждый день — да даст Он Вам здоровья, мудрость, силу на радость жизни нашей, победу над врагами.
В 1956 году, поздравляя отца с 60-летием, охотовед Е. Долгоруков из г. Николаевск-на-Амуре писал:
«Думаю, что сейчас до Вас должно дойти это письмо, а если и нет, напишу его Вам ради собственного успокоения, так как все носить в себе не в состоянии.
Конкретно. Разрешите мне от чистой души и от большого русского сердца поздравить Вас… Для меня Вы были всегда и есть сейчас самый дорогой, любимый, отважный и надежный, талантливейший полководец. Ручаюсь, что этими словами выражаю чувства к Вам миллионов истинно христианских душ».
Однажды на встрече с ветеранами я прочитала письмо, присланное отцу тоже в 1956 году. Написал его пенсионер, в прошлом рабочий, инвалид 2-ой группы Марухин Александр Александрович из деревни Дворики Озерского района Московской области. Он — отец двух сыновей, старший погиб на фронте в 1942 году, младший служил к тому времени на флоте. Привожу это письмо с сокращением, сохраняя его неповторимый стиль и колорит:
«…Я осмелился вам написать письмо в день Вашего рождения, 60 лет Вам исполнилось. Лично я Вам желаю, — мой дорогой отец, меньшой и дорогой наш друг и дорогой мой товарищ Георгий Константинович, доброго здоровья и жить много Вам лет. Живи с нами, живи с нашими детьми, живи с нашими внуками и работай на благо народа и любимой нашей матери-родины в добром здоровье, и желаю я Вам от души и сердца моего благополучия, во всех путях твоих от лютых врагов твоих спаси и сохрани от погибели тебя. Прошу я тебя, во-первых, Вы меня простите, что я Вас побеспокоил и оторву Вас от работы прочесть мое письмо.
Я очень Вас люблю, так люблю, что не могу сказать, я за тебя даже согласен отдать жизнь свою. Хочу тебе сказать правду, не буду скрывать от тебя — после войны 1945 года вскоре я о тебе не стал слышать, куда мой братец меньшой делся. Если бы он умер, мы бы услышали такое большое горе. Я многих спрашивал, никто не знает, где Вы были. Я каждый день по тебе горько, сильно плакал, ни одного дня не проходило, чтобы я по тебе не поплакал, сколько раз меня моя старуха ругала, что ты, такой дурак, почему ревешь как корова и все плачешь и плачешь! Я старухе только одно скажу, ты, старуха, ничего не знаешь, кроме одной печки, как взять рогач.
Часто я вспоминал про тебя, для меня радостная весть явилась в 1953 году в марте месяце, я услышал имя твое и фамилию твою. Я даже от радости упал на землю, заплакал, неужели мой и наш любимый спаситель великий, разумный, русский полководец, ученик, правнук Суворова, а он жив — в душе у меня так стало весело и радостно, с нами опять наш великий русский полководец-суворовец.
Дорогой мой братец меньшой, Георгий Константинович, хочу я тебе описать свою жизнь и свое здоровье, конечно, уже старость подошла, здоровье плохое, живу в маленькой отсталой деревушке в лесу, нас 7 домиков и всех 15 едоков старых и малых, зимой, конечно, очень скучно, летом весело. Зимой зажжем свои лампы, куда-нибудь соберемся посидеть от скуки в один домик, чего-нибудь поговорим, потом разойдемся все по домам своим. Дорогой мой братец меньшой и дорогой наш друг Георгий Константинович, Вы извините меня, может, я Вам чего-нибудь плохо написал, я сколько лет Вам собирался написать письмо, я очень люблю Вас, как родное свое дитя и как свою родимую матушку, мой дорогой братец меньшой, любезный Георгий Константинович, я Вас прошу, если Вы можете, пришлите свою маленькую фотокарточку мне на память. Я буду беречь Вашу память и на груди буду таскать любимого своего полководца, ученика, правнука Суворова».
Этим безыскусным письмом фронтовики были тронуты до слез. Один генерал сказал мне, что у него в сердце — такая же любовь к Жукову, только подобными словами выразить он ее не может. «Конечно, — пошутил другой ветеран, — ты же профессор…».
После награждения фельдмаршалом Монтгомери маршалов Жукова, Рокоссовского и генерала армии Соколовского британскими орденами. Берлин. 1945 г.
Отец был единственным Маршалом Советского Союза, уволенным в отставку [26] и подверженным травле в таких масштабах. Он был полностью отстранен от родной армии, вообще от какой бы то ни было работы. Он писал Хрущеву, просил предоставить любую работу: мог командовать округом, возглавить военную академию, даже стать просто рядовым (!) преподавателем. Но получал сухие отказы: «В настоящее время предоставить Вам работу представляется нецелесообразным».
26
Это решение противоречило статусу о воинском звании Маршала Советского Союза, согласно которому лица, удостоенные этого звания, не подлежат увольнению в отставку.