Маршалы и генсеки

Зенькович Николай Александрович

А. Антонов-Овсеенко, сын знаменитого-революционера, репрессированного в сталинские времена, приводит подробности аварии, описанной в акте технической комиссии. В 11 часов 50 минут самолет поднялся в воздух. В 12 часов 05 минут дежурный центральной телефонной станции передал: «В воздухе «Юнкере». Самолет горит». Через пять минут самолет сел на землю.

К месту аварии на грузовике направились военные летчики. Свидетели показали: на высоте 20 метров из самолета выпали один за другим два пассажира. Перед самой землей из кабины вывалился пилот. При ударе о землю взорвались баки с горючим. Под обломками обнаружили обгоревшие трупы Мясникова и второго пилота Сагарадзе.

Технический осмотр

показал, что мотор и системы управления вполне исправны. Причина пожара не установлена.

Отталкиваясь от этого первого сообщения, опубликованного через день после аварии в республиканской газете «Заря Востока», А. Антонов-Овсеенко высказывает догадку о том, что Александр Мясников якобы располагал сведениями, политически компрометирующими Сталина, и потому набиравший силу генсек начал опасаться нежелательного свидетеля. По версии А. Антонова-Овсеенко, Мясников был обречен, и кто бы с ним ни поднялся в мартовское утро в воздух, должен был погибнуть. Берия узнал о живой угрозе для генсека и оказал ему первую, не стоящую больших усилий услугу.

На чем основано это предположение? А. Антонов-Овсеенко пишет: несколько старых партийцев, товарищей Мясникова по дореволюционному подполью, знали о некоей жгучей сталинской тайне, в которую был посвящен Мясников. Но фамилий свидетелей не называет. Кто они, эти люди? Неизвестно. Столь же глухо и неопределенно, одной фразой, старый чекист Сурен Газарян вспоминал после XX съезда партии: когда-нибудь история прольет свет на это дело и выявит роль Берии. Снова никаких прямых улик. Вряд ли в качестве доказательства можно принять и такой аргумент: после гибели Мясникова агенты ГПУ еще долгое время не спускали глаз с его товарищей и родных. Равно как и постоянное дежурство у подъезда дома, где жила его больная жена. Подобный интерес мог быть вызван как раз обстоятельствами сохранения безопасности этих лиц — время-то в Закавказье было неспокойное, нападения на советских и партийных активистов не являлись тогда редкостью. Не случайно ведь Троцкий, отдыхавший в Сухуми в ту пору, когда случилось несчастье, прибыл в Тбилиси и заявил публично: «Надо еще спросить о причине гибели трех товарищей у грузинских меньшевиков».

Пожалуй, единственный заслуживающий внимания аргумент в пользу версии А. Антонова-Овсеенко — это ссылка на вдову пилота Иосифа Шпиля. Но насколько он убедителен, судите сами. Впоследствии жена летчика вспоминала, что муж, предчувствуя недоброе, просил начальство заменить его кем-нибудь. Такое могло быть, подтвердили мне сведущие в авиации люди. Случаи, когда летчик как бы предчувствует недоброе и в полете оно обязательно происходит, нередки. Но правомерно задать и такой вопрос: а если причина аварии вовсе не в преднамеренном злом умысле, а в элементарном отказе техники? Неужели летчик способен нутром ощутить именно замышляемую диверсию, а не сам факт катастрофы?

Только недавно стало известно, что создавалась авторитетнейшая экспертная комиссия по выяснению обстоятельств авиакатастрофы. Комиссия, возглавляемая командующим Краснознаменной Кавказской армией Августом Корком, подтвердила выводы первой — несчастный случай. Но и это не все. Поскольку случай был не из рядовых, и погибли не простые, а довольно известные пассажиры, да и происшествие получило международную огласку, самолет-то ведь был немецкий, создавалась и третья комиссия. В ее работе участвовали виднейшие авиаинженеры. Тот же результат: пилоты действовали правомерно, немецкая фирма — надежна, причина — несчастный случай.

Как бы там ни было, но заключения трех комиссий не опровергнуты до сих пор. Да и по прошествии стольких лет вряд ли кто сейчас будет требовать этого. СССР нет, а его былые герои, похоже, никого не интересуют.

Единственное,

в чем можно согласиться с авторами, придерживающимися мнения о маниакальной мести Берии всем его бывшим «буксирам» и малым «буксирчикам», так это в том, что молодого честолюбивого горца действительно «вели», проталкивали наверх безупречные большевистские деятели того времени. К списку имен, уже известных читателям, добавлю и Кирова. «Тов. Берия хороший и энергичный чекист, проявил себя на чекистской работе с хорошей стороны», — такую характеристику дал ему Сергей Миронович.

Ну вот и Киров, удовлетворенно хмыкнет кто-либо из читателей, найдя в этом имени подтверждение версии сыновей репрессированных. Киров-то ведь был убит, и, как писали в конце восьмидесятых годов некоторые публицисты из демократического лагеря, к выстрелу в Смольном несомненно-приложил руку Лаврентий Павлович — стараясь угодить Сталину, избавить его от соперника с нарастающей популярностью. При этом глухо намекали и на личную неприязнь Берии к Кирову.

Действительно, в мае 1922 года в их отношениях возникли некоторые шероховатости. Киров, возглавлявший тогда ЦК Компартии Азербайджана, издал в июне строгую директиву в адрес органов ЧК республики и лично Берии о недопустимости вести агентурную слежку за партийными работниками, вмешиваться во внутреннюю жизнь парторганизаций. Более того, оба обменялись довольно колкими письмами по этому поводу. Правда, Берия отрицал свою вину, и Киров, похоже, поверил ему. Но Лаврентий Павлович, считают некоторые, той «переписки» не забыл.

Однако комиссия Александра Яковлева документального подтверждения версии о причастности Берии к убийству Кирова не нашла. Историки все более склонны признать версию, выдвинутую петербургскими исследователями: в Кирова стрелял отчаявшийся одиночка, восставший против абсолютизма партийной власти, уволенный с партийной работы партийной же инстанцией, нигде не нашедший понимания и поддержки: ни в Смольном, ни в ЦК, ни у самого Сталина, к которому безуспешно обращался за помощью. Найдены скрывавшиеся долгие годы во мраке неизвестности дневники Николаева, убийцы Кирова, и они вполне проливают свет на подлинные причины рокового выстрела в Смольном.

На мой взгляд, есть две главные причины объяснения того, почему Берию постоянно проталкивали наверх. Во-первых, это среда. Ни в одной стране, кроме нашей, не ценится так высоко рекомендация высшего начальника. А зародилась эта традиция в подполье. Стиль и методы деятельности партии долгое время несли отпечаток, наложенный условиями нелегальной работы. Отсюда вполне понятная подозрительность и недоверие ко всякому новому в партийной среде человеку, особенно после того, как партия пришла к власти — в карьеристских целях к ней примазывалось немало случайных людей. На первый план в кадровой работе выступало поручительство какого-нибудь авторитета. Для вступления в партию требовались рекомендации трех человек, лично знавших кандидата и несших за него ответственность. Чем выше ранг у поручителя, тем надежнее, тем больше шансов для продвижения. Так что никакого исключения Берия не представлял. Он жил по законам того круга, в котором вращался.

Во-вторых, нельзя, конечно, недооценивать и личностных качеств нашего, скажем так, антигероя. Как всякий восточный человек, он в полной мере обладал тончайшим искусством лести, умением оставить о себе самое благоприятное впечатление, мастерством ненавязчиво приблизиться к тем, кто обладал силой и властью. Берия льнул ко всем, кто мог влиять на судьбы других. Достоверно известно, например, что его сына, родившегося в 1925 году, сначала нарекли Отаром. Но стоило Орджоникидзе через год переехать в Москву, как Берия срочно «перекрестил» сына в Серго.