Мартин Иден
Шрифт:
— Что это? Билет на паром? Давайте-ка его! Он стоит десять центов. Я засчитываю его. Итак, я получил 4 доллара 95 центов, включая этот билет. Пять центов за вами.
Он посмотрел на мистера Уайта и увидел, что этот тщедушный человечек протягивает ему никелевую монетку.
— Благодарю вас, — сказал Мартин, обращаясь ко всем вместе, — и будьте здоровы.
— Грабитель! — зарычал ему вслед мистер Эндс.
— Низкий вор! — отпарировал Мартин и, уходя, хлопнул за собою дверью.
Мартин разошелся — до того разошелся,
Но «Шершень» издавался компанией чисто выбритых ловких молодых людей, откровенных мошенников, которые грабили всех и каждого, не исключая друг друга. После того как Мартин переломал часть редакционной мебели, редактору, считавшемуся в свое время чемпионом университета, удалось при искусной помощи заведующего, агента по сбору объявлений и швейцара выставить Мартина из редакции и спустить его с лестницы.
— Заглядывайте почаще, мистер Иден, всегда будем рады вас видеть, — насмехались они с верхней площадки лестницы.
Мартин поднялся, ухмыляясь.
— Фью, — крикнул он им, — после этого «трансконтинентальная шайка» — сущий хлам, а вы, ребята, призовые борцы!
Новый взрыв смеха приветствовал его слова.
— Должен сказать вам, мистер Иден, — крикнул ему вниз редактор «Шершня», — что для поэта вы тоже малый не промах. Позвольте узнать, где вы научились этому прямому удару?
— Там же, где вы выучились своему полунельсону, — ответил Мартин, — а фонарь-то у вас под глазом все-таки будет!
— Надеюсь, что ваша шея достаточно пострадала, — любезно возразил редактор. — Что вы скажете, не пойти ли нам выпить по этому поводу, то есть не по поводу вашей шеи, а по поводу нашего маленького, но бурного сражения?
— А что ж, прекрасно! — согласился Мартин.
Грабители и ограбленный выпили вместе и дружески порешили, что поле битвы осталось за сильнейшим и что 15 долларов за «Пери и жемчуг» по праву принадлежат штату редакции «Шершня».
Глава XXXIV
Артур остался у калитки, пока Рут поднималась по лестнице в квартиру Марии. За дверьми она услышала быструю трескотню машинки, и, когда Мартин впустил свою гостью, в руках его был последний лист рукописи. Она пришла выяснить, будет ли Мартин обедать у них в День благодарения, но прежде чем она успела спросить его, он заговорил о том, что поглощало все его мысли.
— Вот послушайте, я прочту вам, — воскликнул он, отделяя копии и складывая по порядку листы рукописи. — Это моя последняя вещь, и она совсем не похожа на то, что я писал до сих пор. Различие так велико, что я и сам немного испугался. Но чувствую, что это хорошая вещь. Вот, посудите сами. Это гавайский рассказ. Я назвал его «Вики-Вики».
Он весь горел творческим жаром, в то время как она дрожала в холодной комнате. Здороваясь
— Скажите откровенно, что вы думаете об этом рассказе?
— Я… я не знаю, — ответила она. — Можно будет… как вы думаете, удастся его продать?
— Боюсь, что нет, — прямо ответил Мартин. — Это слишком сильная вещь для журналов. Но это правда, клянусь, сущая правда!
— Но почему вы непременно хотите писать такие вещи, которые нельзя продать? — беспощадно продолжала она. — Ведь вы же пишете для того, чтобы зарабатывать средства к жизни, не так ли?
— Так-то оно так. Но этот злосчастный рассказ овладел мной. Я должен был написать его, он так и рвался на бумагу.
— Но этот тип, этот Вики-Вики, почему вы заставляете его так грубо выражаться? Ведь это, несомненно, оскорбит читателей. Я уверена, что редакторы, главным образом, из-за этого и отказываются принимать ваши произведения, и они вполне правы.
— Но ведь настоящий живой Вики-Вики не мог бы говорить иначе.
— И все-таки это дурной вкус!
— Это жизнь, — резко ответил он, — это действительность, это правда. А я должен описывать жизнь такой, как она есть.
Она ничего не ответила, и на мгновение между ними воцарилось неловкое молчание. Он плохо понимал ее, потому что любил, а она не могла понять его, потому что он выходил за пределы ее кругозора.
— А я все-таки получил деньги от редакции «Трансконтиненталя», — сказал он, пытаясь перевести разговор на более спокойную тему.
Он вспомнил, как расправился с бородатой тройкой, отобрав у нее четыре доллара девяносто центов и билет на паром, и расхохотался.
— Так, значит, вы придете, — радостно воскликнула она, — ведь я только для того и пришла, чтобы узнать об этом.
— Прийти? — рассеянно пробормотал он. — Куда?
— Господи, да завтра к обеду! Помните, вы сказали, что если получите эти деньги, то выкупите ваш костюм.
— Я совсем забыл об этом, — виновато произнес он, — видите ли, сегодня утром сторож захватил двух коров и теленка Марии, ну… и вышло так, что у Марии не было денег, так что я заплатил штраф за ее коров. Вот куда ушла пятерка «Трансконтиненталя». «Колокольный звон» попал в карман сторожа.
— Так вы не придете?
Он посмотрел на свой костюм.
— Не смогу.
В ее голубых глазах блеснули слезы разочарования и упрека, но она промолчала.
— В будущем году в этот праздник вы будете обедать со мной у Дельмонико, — весело сказал он, — в Лондоне или в Париже, где захотите. Я в этом уверен.
— Несколько дней назад я прочла в газете, — отрывисто сказала она, — что в почтовом ведомстве состоялось несколько назначений. Ведь вы были, кажется, первым кандидатом?