Мартин Лютер Кинг. Жизнь, страдания и величие
Шрифт:
— Бен, - крикнул Кинг, - на собрании сыграй «Господи, любимый, возьми меня за руку».
— Сыграю, - ответил Бен.
— Сыграй как можно лучше, - попросил Кинг.
– Для меня.
Ралф Эйбернети стоял с лосьоном в руке, как вдруг послышался звук винтовочного выстрела, и он увидел, что Кинг начинает падать навзничь. Ралф выскочил из комнаты.
— Мартин! Мартин!
– Он похлопал Кинга по щеке.
– Это я, Ралф. Все будет в порядке.
Кинг лежал неподвижно. Из раны на шее толчками текла кровь. Его черный с золотыми полосками галстук был пробит пулей, которая раздробила правую сторону нижней челюсти Кинга. Джесси Джексон и Эндрю Янг взбежали вверх по ступеням. На автомобильной стоянке Джеймс Бивел опустился на колени и принялся молиться. Сосед, служивший в департаменте юстиции, схватил полотенце и постарался остановить кровотечение, пока Джексон держал голову Кинга, а Янг нащупывал пульс. Эйбернети стоял, не веря своим глазам: «Мартин! Мартин!» Вдруг ему показалось, что он уловил взгляд своего друга, который силился сказать ему: «Видишь, Ралф,
Подъехала машина «скорой», принадлежавшая пожарному управлению, и увезла Кинга. В 18 часов 15 минут носилки с раненым вкатили в операционную госпиталя Св. Иосифа. Через один час и пятнадцать минут из операционной вышла группа врачей и остановилась у стойки регистратуры. Пригласили всех помощников Кинга.
— С ним все в порядке?
– спросил кто-то из них проходя в приемную.
— Нет, с ним не все в порядке, - ответил негр, стоявший рядом с врачами.
Администратор госпиталя зачитал короткое заявление: «В 19 часов доктор Мартин Лютер Кинг скончался в операционной от огнестрельного ранения в шею».
Глава 13.
Воскресение Духа
«Что люди говорят своим товарищам, когда поверженным оказывается их Вождь? Все слова кажутся пустыми и лишними. Если смерть наступает в результате так называемых «естественных причин», реакция людей вполне предсказуема: их охватывает чувство бессилия, беспомощности, покорности перед силами природы. Но если причиной смерти становится пуля убийцы, людей охватывает жажда мщения. Хочется драться, убивать, крушить, разрушать, нанести точный и сильный ответный удар, причинить противнику адекватные потери». Так писал один из последователей Малколма Икса в тюремной камере, получив в 1965 году известие о гибели своего вождя. С момента смерти Мартина Лютера Кинга прошло всего несколько часов, а тысячи тысяч темнокожих американцев были охвачены невыносимым желанием на кого-то наброситься. Но на кого? Логика бунта обладает собственной внутренней динамикой. Она подобна партизанской войне, ведущейся без стратегического плана, но движимой слепой яростью, В Вашингтоне, в Чикаго, в других более чем 130 городах темнокожий народ дал выход своему гневу и отчаянию. Эти выступления унесли жизни 34 негров и 5 белых. Общая сумма материального ущерба превысило 130 млн. долларов. Белые почитатели Мартина Лютера Кинга доказывали, что его учение почти не оставило следа в сознании и в душах негритянского народа. Они резко критиковали бунтовщиков как «ничтожную группу темнокожих подрывных элементов, настроенных жечь и воровать задолго до убийства доктора Кинга». Участников беспорядков называли не иначе как «преступниками», а в их деяниях усматривали «карикатурный памятник Кингу, потому что к его революции бунтовщики почти не имели никакого отношения». Мэр Чикаго Ричард Дейли был убежден, что полиция застрелила слишком мало мятежников, приказав ей в следующий раз поджигателей «расстреливать на месте», а грабителей - «калечить и уродовать».
Кто убил Мартина Лютера Кинга? ФБР разыскивало Джеймса Эрла Рея - белого северянина средних лет (он был годом старше самого Кинга), чья винтовка «ремингтон гейммастер» стала орудием убийства. Но как бы то ни было Кинга убила белая Америка. Пуля, выпущенная в него, была нацелена не столько в человека, сколько против того, что он собой представлял и за что боролся. Стоукли Кармайкл на пресс-конференции 5 апреля выразил чувства многих чернокожих американцев, заявив: «Убив вчера вечером доктора Кинга, белая Америка объявила нам войну... Было бы лучше, если бы она убила Рэпа Брауна или Стоукли Кармайкла. Убив доктора Кинга, она проиграла эту войну... открыв глаза каждому негру в этой стране... Он был единственным человеком во всей нашей расе, который пытался научить наш народ любить белых людей, сочувствовать им и жалеть их». Позднее, тем же вечером Кармайкл беседовал с демонстрантами, убеждая их разойтись по домам. «Нью-Йорк тайме» сообщила, что он сказал им: «Идите домой и возьмите стволы». Однако темнокожие репортеры из «Вашингтон пост» были уверены, что Кармайкл ничего не говорил об оружии. В Ньюарке темнокожий Лерой Джонс, осужденный за хранение оружия после бунта в 1967 году, после смерти Кинга многое сделал для успокоения восставших. Доктор Сильвестер Одом, директор Объединенной общественной корпорации, сказал, что в негритянском гетто Ньюарка часть поджогов была делом рук белых расистов. Джонс видел, как они раскатывали по Центральному району с канистрами бензина... Он сказал по этому поводу: «Они пытались инициировать беспорядки. Они хотели добиться прямого столкновения между чернокожими и полицией, которое, они были уверены, негры выиграть не сумеют. Но мы стремимся к политической власти, чтобы контролировать Ньюарк, и мы верим, что добьемся своего благодаря объединению темнокожих граждан, а не путем вооруженных столкновений с полицией».
Примерно через неделю пламя мятежа стало затухать, но его причины остались. Смерть Мартина Лютера Кинга сама по себе не была причиной бунтов. Она лишь послужила искрой, от которой вспыхнула накопившаяся ярость, подобно тому, как в Уоттсе, в Детройте и в любом другом городе после гарлемского бунта в 1964 году ежегодно любой акт белого насилия вызывал взрыв негодования. Если желание жечь «давно уже зрело в их душах, задолго до гибели доктора Кинга» и если оно действительно свидетельствует о «криминальных наклонностях», то они ни в коем случае не были у них врожденными, а стали следствием постоянного угнетения и чувства
С первого дня двенадцатилетней карьеры Мартина Лютера Кинга его целью, как и целью его сподвижников, была борьба с теми иллюзиями, которые белая Америка питала по отношению к самой себе. Кингу было необходимо выпустить из них воздух. В конечном счете, проповедуя свою мечту о братстве в ситуации драматического и упорного противостояния, Мартин Кинг сделал больше любого другого американца для того, чтобы выставить напоказ лживость хвастливых заявлений белой Америки о том, что она является землей свободы и равенства. Он так и остался непонятым, возможно, что и намеренно, как белыми либералами, так и темнокожими радикалами, которые хотели, и те и другие в своих собственных интересах, считать его гораздо более умеренным политиком, чем он был на самом деле. Первые одобряли, а вторые отвергали его приверженность ненасилию, подчиняясь одной и той же ошибочной логике. Они не обращали внимания на его настойчивые высказывания о власти черных и о достоинстве темнокожего человека. В результате можно сказать, что он оказался между белым либерализмом и воинствующим негритянским радикализмом.
Сам Кинг считал возможным привести белых либералов и черных радикалов к согласию. Он никогда не отвергал таких людей, как Стоукли Кармайкл, а просто пытался направить их воинственность в русло движения ненасилия. В чем он действительно потерпел неудачу - так это в попытке разбудить совесть белой Америки. Но Америка одарила его восхищенным взором, а затем отвернулась, самодовольная, очень гордая собой за то, что поприветствовала его полусонной улыбкой. Ее совесть нуждалась в куда более серьезном раздражителе, иначе ей было не ощутить отчаянно бедственное положение чернокожей Америки - нищенствующей, безработной. Белая Америка не хотела понять, что сама она отнюдь не невинна. Мартин Лютер Кинг хотел спасти душу Америки, и его гибель стала приговором, обвиняющим белую Америку в грехе расизма.
«Доктор Мартин Лютер Кинг был последним гением ненасилия, - сказал Флойд Маккиссик через несколько часов после его смерти.
– Ненасилие в наши дни - мертвая философия. Но убили ее не чернокожие люди. Ненасилие пало от рук белокожего народа, от рук белых расистов». Для Маккиссика, Кармайкла и других радикалов движение ненасилия умерло задолго до кончины самого Кинга. Еще в 1963 году черные радикалы типа Лероя Джонса атаковали теорию ненасилия как продукт того, что Джонс назвал «белым миссионерством». Основной посылкой Джонса стало его убеждение в том, что белым удалось привить неграм более первозданную форму христианства, чем та, которую они исповедовали сами. Негритянские церкви и колледжи были основаны на условиях, продиктованных белыми христианами. Подбирались педагоги, чтобы формировать мышление и поведение темнокожих студентов соответственно требованиям общества, в котором господствуют белые люди. Никто и не думал готовить студентов к равенству. Предрасположенность темнокожих верующих людей к непротивлению, говорил Джонс, была в них специально воспитана. Для Джонса, как и для Малколма Икса, негритянская церковь в ее традиционной и типичной форме - это результат особой миссионерской деятельности белых. Такая церковь - не приобщение аборигенов к братству верующих, а средство осуществлять над ними социальный контроль и разного рода манипуляции. Черным христианам, сказал как-то Джонс, сулят загробную компенсацию за то, что они смиряются со своей земной беспомощностью.
Следы того церковного воспитания, которое они впитали с молоком матерей, заметны в мышлении Джеймса Болдуина, Стоукли Кармайкла и других негритянских деятелей. Подобно Ницше, который был сыном и внуком священников-пиетистов, они не могли беззаботно отречься от своего христианского наследства и превратиться в равнодушных атеистов. Даже встав на сторону Антихриста, Ницше представлял Христа как архетип свободы духа. Подобная двойственность свойственна и Болдуину, и Кармайклу, и Элдриджу Кливеру, и многим другим деятелям, выступавшим в защиту силы черных и отвергавших ненасильственные методы борьбы. Можно сказать, что они столь же религиозны, как и Мартин Лютер Кинг, только их религиозность проявилась в отрицании религии. Они не просто отбросили идею ненасилия, как выбрасывают ненужную вещь, а, напротив, боролись с ней. И этим они отдавали должное идее ненасилия и самому Кингу в значительно большей степени, чем все некрологи и соболезнования, произнесенные и напечатанные белой Америкой. Избыточный надрыв, обычно усматриваемые в их призывах к черным взять власть, не обязательно свидетельствуют об их агрессивности. Но он, несомненно, свидетельствует об их солидарности с жертвами черных гетто. Однако эти призывы потенциально опасны.
Мартин Лютер Кинг в течение всей своей сознательной жизни оставался частью негритянской церкви. Он разделял свойственную ей набожность и страсть к старомодным псалмам и гимнам. Он также воспринял традиции американского протестантизма. Он говорил на языке Билли Грэма и любил старомодную риторику либерального протестантизма с характерным для нее цитированием устаревших авторов вроде Джеймса Рассела Лоуэлла и Томаса Карлейля. Если теологию Мартина Кинга рассматривать с точки зрения ее цельности и завершенности, то исследователь будет удивлен обилию в ней простых клише и общих мест. Как богослов-теоретик он кажется мало оригинальным, даже скучным, лишенным живых связей с современными ему течениями теологической и социологической мысли, с другими областями общественных наук. И все же, признав справедливость этих и ряда других критических замечаний, нельзя не согласиться с тем, что взгляды Кинга обладают неповторимой индивидуальной самобытностью.