Мартин-Плейс
Шрифт:
— Скоро должен получить диплом.
— Что ж, это не вредно, — согласился его собеседник. — Только чтобы он не связал тебя по рукам и ногам. Прямо не знаю, как это я там высиживал, — сказал он задумчиво. — Тюрьма, да и только. — Он обвел зал хозяйским взглядом. — Я тут делаю неплохие дела, а прихожу и ухожу, когда вздумается. И никакой паршивый клерк не стоит у тебя над душой. Черт! До чего тошно было смотреть на них — на тех, кто воображает о себе невесть что, вроде Росса или Фиска! Строят из себя начальников и пыжатся. Ха! Да правление им в морду наплюет, а они даже не утрутся и еще спасибо скажут. — Его глаза загорелись. — А тут меня уважают. Я тут человек известный. Ну, и чувствую себя здесь на месте — ведь человеку всегда уважение нужно.
Дэнни кивнул. Все это было правдой —
— Дернем по второму? — спросил Слоун.
Дэнни поглядел на часы.
— Нет, мне пора. Спасибо.
— Погоди-ка, — остановил его Слоун. — Ты здоров считать. Когда я обзаведусь местом в Рэндуике, у меня, пожалуй, нашлась бы для тебя счетная работка. Ну, вроде как приработок.
— Пожалуй, я не откажусь.
— Но это еще месяца через два-три, не раньше. Зайди сюда, оставь записку, мне передадут. Или позвони мне домой. — Он вытащил из бумажника карточку и протянул Дэнни. — Номер телефона вот здесь.
— Спасибо, — сказал Дэнни, испытывая щемящее уныние. — Ну, я пошел.
Они обменялись рукопожатием.
— До скорого, — сказал Арти. — Желаю удачи.
Дома на буфете лежало адресованное ему письмо, и он взял его с собой наверх. Через пять месяцев… Вскрыв конверт, он начал читать и слышал голос, словно раздавшийся рядом. И чувствовал ее присутствие, словно она была в комнате.
«Мой дорогой Дэнни!
Поверь, я все собиралась написать, и собиралась, и собиралась…»
И дальше все с той же непринужденной словоохотливостью. Она пишет для «Городских разговоров» — одного из отделов в журнале лорда Хэвишема «Британия», ее фотография дважды появлялась в иллюстрированном еженедельнике светских новостей, она гостила в поместье леди Вулно, посещает все премьеры и постоянно вращается в таком изысканном обществе, что способна теперь учуять голубую кровь не меньше чем за милю. Она упомянула о его стихах, поинтересовалась его сердечными делами и попросила передать привет всей каторжной команде. «Смеха и поцелуев. Пола».
Письмо словно пришло с другой планеты, обычаи которой не имели ничего общего с обычаями Токстет-роуд и Мартин-Плейс. Оно было непереводимо на язык его собственной жизни и все же заключало квинтэссенцию той Полы, которую он знал. Он вспоминал их единственный год, и память ярко расцвечивала самые незначительные события. Любой пустячный случай — как, например, когда на пароме ее шляпу сдуло в воду или когда она убедила рулевого на глиссере уступить ей штурвал и они сели на мель, — все воскрешало незабываемую радость и сны наяву, в которых он мог затеряться еще и теперь. Ее задорное остроумие, жизнерадостность, серьезный интерес к хорошим книгам, бунт против монотонной работы, минуты внезапной нежности, взрывы отчаяния, когда статья не клеилась, и ликование, когда дело налаживалось, — все это было увертюрой к ее бегству отсюда, к этому письму из иной страны, из иного мира. Но он чувствовал, что и там она не устроится прочно — ни там и нигде.» Для Полы жизнь всегда будет бесконечной праздничной процессией, карнавалом масок, по которому вечно будет томиться какая-то часть его души.
Сложив письмо, он сунул его в карман. Этот вечер он проведет в невидимом обществе. И будет смех. И поцелуи.
53
Беда всегда несет с собой одиночество, думал Рокуэлл. И сегодня мир, несомненно, полон одиночества.
До сих пор с бедами можно было бороться, они в какой-то мере были естественным следствием всякого действия и становления, формировали инициативу, характер и волю к свершениям. Он не мог найти лучшего примера, чем война. Как ни была она разрушительна, в ней родилось то сознательное желание бороться во имя общей цели, то единство стремлений и поступков, которого так не хватает теперь. Митинги, героически марширующие колонны, проводы, исполненные сурового мужества, овеянное славой возвращение домой, гордая уверенность свободных людей в том, что мир теперь всегда будет свободным, а Австралия станет страной, достойной героев. И его голос звучал в громовом
Сэр Бенедикт любезно уверял его, что они хотят только облегчить бремя, которое несет он один («Правление по-прежнему питает к вам полнейшее доверие, Арнольд»), — вот почему они создали новую должность заместителя управляющего. А кроме того, новый кабинет, новый ковер, новый письменный стол, пишущую машинку и секретаршу. И новые принципы управления компанией.
Он поглядел на портрет сэра Бенедикта Аска в пожилом возрасте и снова ощутил гнетущую уверенность, что его предали. Но, может быть, он все-таки ошибается? Нет, вряд ли. За последние месяцы его сознание превратилось в цирк с тремя аренами — непрерывная вереница номеров, которые следуют друг за другом с парализующей монотонностью. Он встал из-за стола и направился к окну.
Он глядел на улицу, и ему казалось, что все там внизу либо беспорядочно мечутся в поисках убежища, либо ведут жизнь изгоев — вот как он, замкнувшись в своих раковинах, — либо изрекают политические и экономические банальности. Берни Риверс был прав. Чудовищно прав! Страна все замедляет и замедляет ход, приближаясь к полной остановке, и компанию, служению которой он отдал почти всю свою жизнь, отдал искренне, почти фанатично, черт побери! — эту компанию, с его помощью ставшую прогрессивной национальной силой, теперь на его глазах связывают по рукам и ногам, засовывают ей кляп в рот.
Рокуэлл сжал кулаки, вернулся к столу и позвонил, вызывая Льюкаса. И стал ждать. Ладно, думал он угрюмо, он подождет. Управляющему торопиться некуда! Ведь теперь это звание значит не больше, чем почетная степень или фальшивый паспорт.
Вошел Льюкас и извинился, что должен был задержаться.
— Садитесь, Мервин.
Глядя в невозмутимое, самоуверенное лицо, он подумал: «Новый человек, для новых времен. Мой палач».
— Ну, — сказал он, тяжело откидываясь на спинку кресла, — правление решило за нас вопрос о взысканиях по закладным. Решило безоговорочно. В утренних газетах я уже заметил два-три письма по этому поводу, а вчера эта проблема обсуждалась в парламенте. Как вам известно, я сделал все от меня зависящее, чтобы убедить правление не вступать на этот путь, не превращать «Национальное страхование» в своего рода форт Нокс [4] . Я рассчитывал, что наша компания вопреки современной тенденции выйдет из всего этого с незапятнанной репутацией. Боюсь, теперь это невозможно. Сегодня утром я получил от председателя правления подробный меморандум, намечающий курс действий, который с этих пор должен лечь в основу нашей политики — политики широчайших инвестиций. И начать нам предстоит с «Юнайтед стил». Есть ли у вас какие-нибудь соображения по этому вопросу?
4
Форт Нокс — место хранения золотого запаса США.
Льюкас внимательно рассматривал свои руки — красивые руки, которые никогда не дрожали. Он обсуждал этот проект с сэром Бенедиктом до того, как был написан меморандум. Его охватило пьянящее ощущение власти, но он справился с ним и сказал сдержанно:
— Решение правления кажется мне вполне разумным, мистер Рокуэлл. Нас, как и всех остальных, движение экономического маятника сейчас увлекает вниз. Но мне кажется, правление отдает себе отчет, что мы сможем использовать эту ситуацию в наших интересах. Хотя акции многих предприятий сильно упали или даже совершенно обесценились, сами эти предприятия нередко обладают здоровым потенциалом, и, значит, сейчас время покупать.