Мартовские дни
Шрифт:
— И море к моему подходит изголовью, сметая грез полуночный кошмар, — буркнул мрачный вышибала. — Твоя взяла, красавчик. Будет тебе книга. Причем совершенно бесплатно.
— Сволочь ты, Гай! — резаным поросенком заголосил поддельный Гардиано. — Это ты меня подбил! Уверял, что я непременно выиграю!
— Коли искрою рассудка тебя обделила Минерва, разум вино не затмит: нельзя отнять то, чего нет, — равнодушно пожал плечами чернявый парень. — У тебя имелось все, чтобы победить. Сочинил бы пару строк, а потом сладко ел и мягко спал. Но я ж не виноват, что ты бездарь,
— Он еще издевается! — оскорбленный в лучших чувствах толстенький ромей под общий хохот ринулся на коварного соплеменника. Тот в последний миг нехотя отлепился от спасительной стены, лениво увертываясь от неловко занесенного кулака — и Фурий с размаху поразил ошкуренные бревна. Завыл в скорби, тряся ободранной до крови кистью и призывая всех богов покарать нечестивца, виновника своих бедствий. Тот наплевательски повернулся к страдальцу и надрывающим животики зевакам спиной, явно намереваясь удалиться наверх, в комнаты для постояльцев.
— Ку-уда? — Пересвет заступил ему дорогу. — А повремени-ка чуток, добрый молодец.
— Чего еще? Твой приятель выиграл, я проиграл, — огрызнулся вышибала. Голос у него был низкий, хрипловатый, как у простуженного. — Напишу книгу — принесу, оставлю хозяину.
— Интуиция уверяет меня, что, если ты переступишь порог сего гостеприимного заведения, — сбоку нарисовался крайне довольный собой принц Кириамэ, — то мы окончательно лишимся счастья узреть вновь и тебя, и мой обещанный выигрыш. К тому же, соблюдая букву закона, следует признать — завершающая строчка была сложена не мной.
— Стал-быть, ты выиграл право погостить в царском тереме, — Пересвет легонько подтолкнул чернявого к выходу. — А я, так уж вышло, младший царский сын. Поэтому ты идешь с нами. Даже не думай улизнуть. Соглядатаев натравлю. На дне колодца разыщут.
— Да иду я, иду, — вроде бы покорился неизбежной судьбе ромей. — Одеться хоть дадите?
На улице Пересвет и Кириамэ украдкой переглянулись. Как быть, если две лошади на троих человек? Конечно, легкий Ёширо вполне может сесть позади царевича, но как тогда быть с живым трофеем? Ишь как глазами по сторонам зыркает. Посади его в седло, так он и рванет прочь во весь опор. Ну не вязать же его, это совсем невместно! Они ведь и правда хотели только поговорить…
— Давай пешком, — рассудил Пересвет. — За конями потом сгоняем кого-нибудь из дворовых. Не украдут же их.
Ёширо кивнул, соглашаясь. Они плечами стиснули чужеземца промеж собой, ступая шаг в шаг. При свете тусклого весеннего солнышка царевич отметил, что волосы у ромея не черные в синеву, как у Кириамэ, но мягкого цвета сажи. Вьются крупными кольцами, словно баранье руно, и явно давно не водили знакомства с горячей водой, мыльным корнем и частым гребнем. Кожа у парня была смуглая, с рождения опалённая солнцем. Не бронзовая, как у Ясмины, а с едва заметным желтоватым отливом. Ростом он был почти с Ёширо, но малость шире в плечах и крепче сложением. Еще б не хмурился и не щерился на людей лютым волком… не на казнь же его волокут, а в гости званые!
— Знакомиться-то будем? — по-свойски осведомился царевич, разрушая
— Он тебе кто — друг, телохранитель или постельная грелка? — словно бы между делом осведомился ромей. Кириамэ раздраженно зашипел сквозь зубы, но Пересвет махнул на него рукой, мол, успокойся. Не видишь, человек ищет, на ком досаду сорвать. Ответил честно:
— Муж. Так уж вышло.
— Криспент Гаэтано Асторре из колена Валерианов. Так будет подписано мое завещание и выбито на моем надгробии. Если, конечно, кто-то потрудится возвести это самое надгробие, — сухо отчеканил ромей. Помолчал и добавил, как сплюнул: — Зовите меня Гай. Просто запомнить и легко выговорить.
— А Гардиано — это тогда что? — не подивился звучному имени Пересвет. В ихних заграницах громкое да звонкое имя, доставшееся от предков — порой единственное, что имеется за душой у человека.
— На севере италийских земель есть озеро Гарда. Там наша латифундиа… как по-вашему — надел, удел? — без особой охоты разъяснил Гай. — Гардиано — уроженец краев близ Гарды. Прозвище.
— Зачем одалживать свое имя другому человеку? — влез малость подуспокоившийся Ёширо.
— Кому здесь есть дело до того, как меня зовут? — устало отозвался Гай. — Я хотел попробовать стать кем-то другим. Пусть Фурий потаскает мое имя. Оно не истреплется, от меня не убудет, а ему лестно. Он дурак, но так уж вышло, что в трудный миг он поделился со мной деньгами на долгое путешествие. Вот только его золото быстро утекло меж пальцев… я уже упоминал, что мой приятель — скверный игрок в кости?
— Нетрудно смекнуть. Тогда ты надоумил его заучить три десятка виршей и продать их книготорговцу Мануцию, — догадался Пересвет. — Мы заходили в его лавку. Он и подсказал, где искать Гардиано. И заодно… заодно поведал кое-что о тебе.
— Догадываюсь, что именно, — Гай скривился в безрадостной ухмылке, которую Пересвет уже видел — там, в удушливом мимолетном видении. — Молодым людям из приличных семей, таким как вы, лучше держаться подальше от таких типов, как я.
— Подозреваю, что в рассказе почтенного книжника одна половина была перевранными сплетнями, а другая — нелепыми выдумками, — едко высказался Кириамэ.
— Может, так оно и есть, — не стал спорить ромей. — А может, и нет.
Они свернули, оказавшись на образованной скрещением трех улиц небольшой площади. Невысокие заборы, раскачивающиеся под ветром березы с тонкими черными ветвями, царапающими низкое небо, да хлебная лавка под вывеской калачом. И — толпа. И — витающий над людским гомоном частый, быстрый и гулкий перестук с медным бряцанием, громкие ритмичные хлопки в ладоши. А еще — высокий залихватский перезвон.
— Весна пришла, — с довольным видом растолковал Пересвет. — Ромалы на солнышке греться вылезли. Всю зиму их было не видать. Давайте глянем хоть одним глазком. Ёжик, тебе понравится. В ваши края, небось, они никогда не забредали.