Мартовские дни

Старк Джерри

Кириамэ недовольно поджал яркие губы. Гай по прозвищу Гардиано двинулся вперед, плечом уверенно раздвигая толпу. Похоже, ему опостылело понапрасну дуться на судьбу и заинтересовало, что деется там, за кольцом горожан.

На двух снятых с петель половинках старых ворот огненным язычком вертелась плясунья. Кружились, вспениваясь складками, надетые одна поверх другой многоцветные юбки — черная в малиновый горох, зеленая с желтизной, синяя в яблочную пестрину. Сверкали браслеты и мониста, звенели вплетённые в толстые черные косы связки копеек-серебристых чешуек. Каблучки растоптанных сапожек выбивали непрестанную дробь по рассохшемуся дереву, вторя звону бубнов

и шести надрывным струнам гишпанской хитарры с широким и длинным изогнутым грифом. Девица гортанно вскрикивала, переламываясь в тонкой талии, всплескивала руками, как подбитая лебедь-птица крыльями. Косы черными змеями летали по воздуху, вроде бы готовая упасть на бегу плясунья вскидывалась, гортанно хохотала, сверкая очами — и кружилась, кружилась без устали, ослепляя как неожиданно внесенный в темную комнату огонь.

— Ай-ша! — наперебой выкрикивали в толпе. — Айша! Жги, милая! Давааай, гони зиму! Пляши, Айша!

В кои веки принц Кириамэ опешил настолько, что утратил дар речи. Справившись с немотой, изумленно вопросил:

— Ками-сама, что это?

— Я ж сказал — ромалы, — хихикнул Пересвет. — Перекати-поле человечье. Сказывают, когда-то их народ жил в Персиании да в Шеморхане, но из-за войны и мора сбежал оттуда счастья искать на чужой стороне. С той поры так и шатаются по свету. Не сеют, не жнут, домов не строят, подолгу нигде не задерживаются. Где коня со двора сведут, где ротозею зубы заговорят и кошель с деньгой выманят, где счастье с удачей напророчат, тем и сыты бывают. Иногда парней с девками за собой уводят, посулив жизнь легкую да долю веселую. Зла от них немного, зато как пляшут да поют — загляденье.

— Бродяги как они есть, — высказал просвещённое мнение ромей. — Я уже встречал их в Городе. У нас их считают потомками выходцев из Аэгиптуса, внуками и правнуками беглых рабов.

Он восхищенно щелкнул языком и задумчиво добавил:

— Хотя дева ох как хороша. Сам бы сплясал с такой. В особенности тот танец, что пляшут лежа.

— Так она и побежала за тобой со всех ног, — почему-то оскорбился за гибкую, верткую плясунью царевич. — Ромалы — народец гордый.

— Покажи ей серебряный безант — и она охотно споёт и спляшет для тебя, — отмахнулся Гай. — Посули горсть золотых — и родня приволочет красотку к тебе, по пути отечески наставляя, чтоб была ласкова и послушна. Ведь у прекрасной девы есть дюжина братишек и сестренок, а еще престарелые дед с бабкой, отец с матерью и глубоко беременная тетка — и всю эту голодную ораву надо прокормить. Когда живешь на улице, быстро отучаешься от переборчивости.

— Откуда тебе-то знать? — усомнился царевич.

— Я тоже так жил, — равнодушно, словно упомянув постороннего человека, сказал Гай. — В воровском квартале. Бегал от стражи, резал кошельки, сочинял похабные куплеты для зазывал в непотребных домах. Недурно сочинял, кстати. Посетители очень смеялись.

— Врешь, — не поверил Пересвет.

— Побьемся об заклад: я сведу вон у того капающего слюнями толстяка кошель, а он ровным счетом ничего не заметит? — вызывающе блеснул глазами ромей.

— Нет уж, стой смирно, — царевич на всякий случай прихватил не в меру пронырливого иноземца за руку, согласно хитрой нихонской науке беря на незаметный со стороны излом. — Налюбовался, Ёжик?

— Мои глаза меня обманывают или ты видишь то же, что и я? — с едва различимой смешинкой в голосе вопросил Кириамэ. — Что думаешь о деве с бубном, что сидит чуть позади игрока на диковинной разновидности сямисэна?

— Хитарра это, а не сямисэн, — Пересвет всмотрелся в живописно-яркую

группку музыкантов. Мальчишки и девицы азартно колотили в бубны, согбенный старик выводил на пузатой дудке тягучую, переливчатую мелодию. Захлебывалась песней певучая хитарра в руках широкоплечего ромалы, одетого в расписной жилет поверх алой рубахи. С виду тот был вроде совсем еще не стар, но густые, вздыбленные волосы — цвета соли с перцем. Знатный нос, что клюв у твоего орла, нависает хищным крючком. — Провалиться мне на месте, это же твоя телохранительница собственным ясным обликом!

В шали с пунцовыми розанами, в узком платье рыхлого бархата из чередующихся синих и золотых полос, Ясмин ибн-Хан самозабвенно трясла звонким бубном, колотя по натянутой козловой коже раскрытой ладонью.

— Девица-телохранитель? — недоверчиво переспросил Гай. — Что, всерьез? Как-то не похожа она на грозную сарматскую амазонку с копьем наперевес.

— Это персиянская амазонка. С приворотным зельем за корсажем и кинжалом в сапоге. Кличут Жасмин-Шеморханкой, — закивал царевич. — Ну, что с ней прикажешь делать — за косу оттуда выволакивать? Так недолго и без пальцев остаться.

— Пусть развлекается, — проявил великодушие нихонский принц. — Проживу и без ее бдительного надзора. Смотри-смотри, она только что удостоила музыканта своим светлейшим вниманием!

Не прерывая игры, Ясмин чуть склонилась вперед, по-кошачьи потеревшись острым подбородком о плечо мужчины. Полуседой ромалы, не оборачиваясь, сказал ей что-то, отчего Шеморханка довольно разулыбалась, показывая жемчужные зубки, и заколотила по бубну с удвоенной силой. Пересвет аж испугался, что туго натянутая шкурка сейчас лопнет от девичьего напора.

— Я-то думал, Ясминка с Войславой дружинных гоняет, а она вон где целую зиму пропадала, — разорялся Пересвет всю дорогу к царскому терему. — Славка тоже хороша — ни тебе, ни мне словом не обмолвилась! Нет, я понимаю, ромалы Шеморханке вроде как отдаленными соплеменниками выходят… но шепнуть-то можно было!

— Должно быть, дева полагает вас болтливыми юнцами, недостойными ее сердечных тайн, — съязвил ромей.

— А мы ей, между прочим, все рассказывали, — возмущался царевич. — Изменница она. Воистину кобра шеморханская. Нет, Ёжик, ты заметил, как она к этому типу ластилась?

— Заметил, заметил, — хмыкнул Кириамэ. — Не слепой, успокойся. Мужу достойному не пристало так волноваться, когда дама выказывает интерес к чьей-то персоне.

— Ага, ему следует без излишних тревог и переживаний тихонько зарезать эту мерзкую персону, — охотно согласился Пересвет. — Чтоб не отвлекала даму.

— Ты как всегда, преувеличиваешь. К тому же Ясмин не фрейлина и не наложница, чтобы требовать от нее безоговорочной сердечной верности. Меня вполне устраивает ее преданность данной клятве служить мне.

— Все едино — как она могла!.. Я-то думал, мы друзья! А она к ромалы-бродяге на свидания бегает!

Глава 4. Гость

Новость о том, что ее ненаглядный младшенький и его не менее ненаглядный супружник притащили из города на постой нового дружка, царица-матушка Василиса Никитишна встретила без особого изумления и возмущения. Не все ж молодым безвылазно в тереме сиднем сидеть. Им надобно мир познавать, знакомства сводить, на своей шкуре познавать, кто чего стоит. В западном крыле пустующих комнат немало сыщется. Старые вещи повыкинуть, пыль с паутиной из углов повымести, валашский ковер-гобелен на стену повесить да шкуру медвежью на пол кинуть — вот и готово жилье.