Маруся и близнецы
Шрифт:
В центр их мира.
Один из братьев вжимается в ее тело, зажав между ног ее бедро и зарывается лицом в светлые пушистые волосы.
Другой обходит сзади, отводит локоны в сторону и касается губами ямочки на затылке.
— Ночью… — шепчет он ей на ухо, и его голос сливается с шелестом дождя
— За городом… — хрипотца в голосе второго словно царапает ее изнутри.
— Без света…
— И соседей…
— Ничего… — он легко сжимает зубами кожу у нее на загривке, и Маруся крупно вздрагивает, покрываясь
— Не считается… — другой гладит ее ладонью, и ладонь не может отличить где шелк, а где ее кожа.
Она просто вся гладкая, перетекающая, на вкус как летняя ночь, пахнущая дождем и свежестью.
— Что было в деревне — остается в деревне, — говорит первый, откидывая ее голову назад, себе на плечо и касаясь губами губ.
Его дыхание пахнет вином и карамелью — так Маруся узнает, что это Макар.
Никита отстраняет его и сам накрывает ее губы своими, добавляя ноту свежей мяты.
Сначала он пробует ее лишь слегка, будто надкусывая пухлые розовые губы. Но коснувшись их раз, другой — на третий присасывается к ним, врываясь языком между зубов, и пьет ее дыхание, захлебываясь, жадно и нетерпеливо.
Макар опускается на одно колено, подцепляет пальцами резинку чулка и скатывает его по ноге, следуя за ним по всей длине поцелуями сначала вниз, а потом вверх.
Поднимаясь, он плечом отталкивает брата и обнимает лицо Маруси ладонями, тоже впиваясь в ее рот жадно и горячо.
Они зажимают ее с двух сторон, нетерпеливо отталкивая друг друга.
Их руки соревнуются за место на ее тонкой талии — и хватает не всем.
Их ширинки, распираемые звенящими от наполненности кровью членами трутся о ее бедра.
Она накрывает их ладонями, сложенными лодочкой, словно ловит экзотических птиц, нажимает на упругую твердость под жесткой джинсовой тканью. Дрожащими пальцами пытается расстегнуть тугие пуговицы, но не справляется — и близнецы на мгновение прерывают ласки, чтобы помочь ей.
Железные молнии разъезжаются под напором изнутри, выпуская два крепких абсолютно одинаковых члена, и Маруся одновременно сжимает их руками.
Синхронный тройной выдох и одинаковая дрожь, охватывающая всех троих, толкает их друг к другу.
Она чувствует биение пульса в горячих упругих стволах, проводит сомкнутыми пальцами вверх-вниз. Мальчики льнут к ней, дышат чаще — с губ Никиты срывается низкий стон, а Макар прикрывает глаза.
Она смотрит на этих пиратов, хулиганов, братцев-идиотов, которыми теперь может управлять так просто — легким движением руки. Опускает глаза, глядя на темные, налитые кровью головки, зажатые у нее в кулаке и непроизвольно облизывает губы.
От этого братья дергаются, словно их бьет током. Они отступают, чтобы быстро стащить с себя шорты и футболки, оставшись перед ней обнаженными. Маруся тянется, чтобы снова обнять пальцами их члены, но они ловят ее руки и тянут к себе, опускаясь
Кроватей в мансарде две — с двух сторон под скатами крыши, узкие морские койки, разделенные несколькими метрами пространства. Ни на одну они не поместятся все втроем.
Зато на полу лежит медвежья шкура, на которой они любили играть еще в детстве. С кроватей можно стащить одеяла и подушки, кинуть их туда же — и уложить свою богиню на тысячи перин, достойных ее.
Они любуются разметавшимися светлыми локонами, припухшими губами, тонкой, словно фарфоровой фигуркой — в белом кружевном белье и одном чулке.
Стук дождя отсчитывает последние мгновения перед тем, как они набросятся на нее.
29
Они одинаковые — крепкие молодые парни с загорелой кожей, поджарыми животами, широкими плечами и звенящими от напряжения членами.
Но какие же разные у них взгляды…
Макар смотрит жадно, бешено, в его сияющих глазах — жажда и страсть.
Он как хищник, готовый наброситься и растерзать свою добычу.
У Никиты под полуприкрытыми веками — холодная вальяжная лень.
Перед ним — парадное блюдо, с которого он попробует все деликатесы до последнего кусочка.
Но и тот, и другой взгляды предвещают только один финал.
Они возьмут ее себе.
Маруся чувствует нервную дрожь, волнами пробегающую по ее телу.
Она в их власти, в их полной власти. В их логове. В их руках.
Она пришла сама и теперь они сделают с ней, что захотят.
Но вместо страха в ее венах кипит возбуждение.
Предвкушение простреливает тело насквозь, вынуждая потягиваться, демонстрируя себя со всех сторон. Сладкую, гладкую, откровенно обнаженную.
Она разводит колени, приглашая сводных братьев в себя.
Живот тянет от пульсирующего жара внутри.
Никита втягивает воздух сквозь сжатые зубы, а Макар выдыхает:
— Охуенная…
Его глаза не отрываются от белого кружева трусиков, под которым видна манящая темнота, и от этого горячего взгляда у Маруси начинает кружиться голова.
Его руки ложатся на внутреннюю сторону ее бедер, раздвигая их еще чуть-чуть, и прикосновения ладоней остаются обжигающим клеймом на коже. Он склоняется к ней, втягивая носом пряный запах, от которого все переворачивается внутри.
Никита же, напротив, отстраняется, отодвигается в сторону, небрежно одним пальцем подцепляет лямку шелкового топа и медленно тянет ее вниз с плеча. Сантиметр за сантиметром обнажается белоснежная, почти как белый шелк, кожа, открывается бледно-розовая ареола соска, а потом и сам сосок — темный, крупный, зовущий обнять его губами и надкусить сочную ягоду. Никита смотрит в лицо Марусе сверху вниз и двумя пальцами сжимает его и выкручивает.