Марья-искусница
Шрифт:
Валентина, поручив ей укладывать поленницу, ушла к корове. Маша быстро справилась с несложной работой и, подметая двор, услышала позади веселый голос:
– Какая у мамки помощница! – девушка резко обернулась. Сзади нее стоял Васятка и, широко улыбаясь, рассматривал потупившуюся Машу с нескрываемым восхищением. – Откуда ты такая?
– Я из Ленинграда, – еле слышно прошептала девушка, застеснявшись еще сильнее.
– А там, в городе, все такие красивые? – в глазах симпатичного парня запрыгали веселые чертики.
– Васька! Балбес! Чего к девушке цепляешься? – послышался
– Дед меня за соком послал! – отозвался Васька и лукаво подмигнул Маше.
– Какой сок? Сенька только что ушел, – недовольно проворчала женщина и вновь скрылась в сарайчике.
– Приходи в кузницу, – заговорщицки прошептал Васятка, опасливо косясь на двери коровьего закутка.
– Не знаю, – смутилась Маша. – Да и не найду дороги.
– А что ее искать? – легкомысленно отозвался парень. – Дорога тут одна, не заблудишься, – и он махнул рукой, указывая направление. – Соку принесешь, посмотришь, как мы с дедом работаем.
Маша неуверенно пожала плечами и робко кивнула головой.
– Я буду ждать! – широко улыбнулся Васька и скрылся за домами.
Приближался обед, которого Маша ждала с непонятным пока нетерпением. Валентина принялась накрывать на стол, когда явился Семен, весь перепачканный и злой. Швырнув топор в угол, парень недовольно пробубнел:
– Копошитесь, тута! Нет никакого сока. Рано еще, – коротко буркнул он и, не разуваясь, прошел в чистую половину:
– Мам! Где ружье отца?
– Сынок, – укоризненно произнесла Валентина. – Ты бы хоть разулся.
– Уберетесь. Вас теперь двое, – Сенька покосился на Машу и плюхнулся за стол. – Дай чё-нито пожрать.
– Погоди маленько. Сейчас дед с Васяткой придут, и вместе поедите, – попыталась урезонить сына Валентина. – Вот, – она вытащила из подпечка ружье, протянула его Семену и принялась наливать дымящиеся щи.
– Что-то мужички наши задерживаются, – женщина бросила озабоченный взгляд на висевшие на стене, старенькие ходики. – Бывает, – успокоила она себя. Подождав еще немного, Валентина неуверенно покосилась на притихшую девушку.
– Машенька. Может, отнесешь обед в кузню. Они ведь такие, могут и до вечера не прийти. Работнички! – с тихой гордостью добавила она, а Маша почувствовала, как радостно затрепетало ее сердечко.
– Конечно! – вскинулся Сенька, с грохотом выбираясь из-за стола. – Они работнички, а я – дармоед!
– Зачем ты так, сынок? Я не то хотела сказать, – Валентина вытерла невольно выступившие слезы.
– Сказала то, что хотела! – рявкнул Сенька и, закинув ружье на плечо, вышел, с грохотом хлопнув дверями.
Женщина растерянно посмотрела на молчаливо стоявшую девушку и принялась собирать узелок с обедом. Затем заставила Машу надеть ватник и, повязав ей теплую шаль, вымученно улыбнулась:
– Вот. На деревенскую девицу стала походить, а то пойдешь, собаки не признают, – приговаривала она, выводя Машу на задний двор. – По этой тропке и иди, враз к кузне выйдешь, – напутствовала она девушку, вручая ей котомку с обедом. – Щи не разлей, огненные, обваришься. Господи, самая противная погода.
Несмотря на предостережения Валентины, девушка летела к
Потоптавшись у входа, девушка нерешительно заглянула внутрь и тут же отпрянула назад. Непоколебимо веря в светлую победу социализма, девушка, естественно, знала о существовании рая и ада, Бога и чертей, а про преисподнюю и котлы с кипящей смолой ей рассказывала бабушка. А про все остальное она знала из многочисленных журналов, найденных на чердаке. Но одно дело прочитать, а совсем другое – увидеть! Маша немного постояла, собираясь духом, и осторожно протиснулась в маленькую дверцу. Блики огня, снопы разноцветных искр, злобное шипение раскаленной железки, сопровождаемое густыми клубами пара, и мечущиеся в этом пекле потные, мускулистые тела. Девушка оробела. Неожиданно в резко наступившей тишине раздался бодрый и до боли знакомый голос:
– Дед, заканчивай! Тормозок пришел! – слышалось лишь недовольное пыхтение и потрескивание остывающего горна, как потом узнала Маша.
Никанорыч с внуком уселись обедать, а девушка расхаживала по небольшому, с низким потолком, помещению кузницы, с изумлением рассматривая незнакомые инструменты.
– Мне поначалу тоже интересно было, а теперь ничего, привык, – Васятка быстро расправился с незатейливой пищей и теперь, встав рядом с Машей, увлеченно объяснял ей назначение каждого предмета.
– А вот это – моё! – он смущенно улыбнулся и играючи поднял тяжелую, даже на вид, кувалду. – Кузнечный молот называется, – важно надув щеки, пояснил он и тут же прыснул. – Больше дед ни к чему меня не подпускает! Дури, говорит, много, – он сожалеюще вздохнул. – Есть еще кувалды, но для меня они легкие. А это, – он с благоговением поднял легкий молоточек. – Это инструмент Никанорыча. Подрастешь, говорит, ума-разума наберешься, тогда и доверю его тебе, – он осторожно положил молоток на наковальню. – Это – меха, – он показал на неуклюжее приспособление, сбоку которого была прикреплена длинная палка. – Они накачивают воздух в горн, чтобы огонь горел лучше, – он потянул за палку и, притихшее было между древесными углями пламя, вспыхнуло с новой силой.
– Эх, всё бы хорошо, да на войну еще, на эту, идти надо, – Васька сказал эти страшные слова так легко и обыденно, будто собирался сходить к соседям в гости, а у Маши задрожали коленки. За полгода, проведенные в блокаде, в почти полной изоляции от мира, девочка в полной мере ощутила ужасы задыхающегося в полуголодной агонии города. Она с неприкрытым страхом посмотрела на Васятку, а тот, истолковав её взгляд по своему, снисходительно усмехнулся:
– Да ты не бойся. Тебя-то я защищу. И мамку с дедом, и Сеньку. Должен же кто-то оберегать вас, – он вздохнул и открыто взглянул на Машу. – А как приду с войны, весь в орденах, в медалях, тогда дед никуда не денется, будет обучать меня всем своим премудростям. Знаешь, какой он мастер?! О-го-го! – от его громкого восклицания, задремавший было Никанорыч открыл глаза и с кряхтеньем поднялся.