Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча. Повести

Гребенюк Михаил Кириллович

— Платок с буквами «Г. Г. Г. А.», — еще с порога заговорил младший лейтенант, — был подарен Алехину женой Головко.

Майор пригласил Сергеева к столу.

— Это мне известно, — неторопливо проговорил он, — Я хочу услышать от вас другое: знал ли о подарке Головко?

— Не знал, — сказал младший лейтенант. — Она встречалась с Алехиным тайно. На днях она подарила ему еще точно такой же платок.

— Так-так, — Розыков помолчал. — А почему же на платке инициалы мужа?

— Затрудняюсь ответить, товарищ майор.

— Может, готовя платок мужу, она думала об Алехине

и, не заметив, добавила букву «А», — ответил за оперативника майор. — После же, поняв, что платок нельзя показывать мужу, передала тому, о ком думала. Могло произойти и так, — продолжал майор. — Алехину зачем-то понадобился платок. Не имея другого, женщина дала ему один из платков мужа, предварительно довышив… букву «А». Что вы об этом скажете, товарищ младший лейтенант?

О Садыке-бобо, бухгалтере колхоза «Хакикат», пришедшем в отдел милиции, доложил Зафар, когда Розыков был один в своем кабинете…

— Хочу поговорить с тобой, начальник, — сухо поздоровавшись с майором, сказал Садык-бобо.

Майор с интересом рассматривал бухгалтера, стараясь понять, что привело его в отдел.

Садыку-бобо шел пятьдесят шестой год. Ой был одет в серый костюм и ичиги с калошами. Черные, как воронье крыло, усы придавали его лицу суровое выражение.

— Я вас слушаю, Садык-бобо, — подставляя бухгалтеру кресло, сказал майор.

— Дума одна не дает мне покоя, начальник, — садясь, проговорил бухгалтер.

Майор начинал догадываться, какая дума беспокоила Садыка-бобо. Розыков получил сегодня новые сведения о Вострикове. Стало известно, что он, будучи в колхозе, старался завести дружбу с бухгалтером.

— Послушай, начальник, что я тебе скажу, — произнес бухгалтер. — Я думаю, что парня надо… проверить… Конечно, человек ранен… Может, я ошибаюсь…

— Смотря в чем? — подтолкнул старика вопросом майор,

— Разговор у меня такой, — оживился бухгалтер. — Я встречался с Востриковым. Однажды выпил с ним. Было это перед тем, как случилось несчастье. «Садык-бобо, — с казал он мне. — Вы хорошо знаете русский язык. Научите меня говорить по-узбекски!» «Хорошо, — пообещал я. — Научу», «Скажите, как будет по-вашему: «Садык-бобо — мой друг», «Садык-бобо менинг дустим», — ответил я. Он два раза вслух повторил эти слова. Потом попросил перевести слова «никому», «деньги», «завтра», «случилось». — Садык-бобо снял тюбетейку и положил на стол, исподлобья взглянув на Розыкова. — Через три дня он пришел ко мне на работу и сказал: «Помогите, Садык-бобо, получить с Расулова бутылку коньяку». «Как же?» — спросил я. «Переведите вот это предложение: «Я буду дома завтра к обеду, и ты узнаешь все, что случилось со мной». Понимаете, Карим говорит, что я не смогу перевести эти слова, а я сказал, что смогу, ну мы и поспорили».

— Что же было дальше? — спросил майор, усилием воли подавив волнение.

— На второй день я встретил Расулова и спросил, когда будем пить коньяк. «Какой коньяк?», — удивился он. Я рассказал. «Ничего подобного у нас не было: Востриков обманул вас!» — ответил Карим.

Розыков поднял телефонную трубку:

— Соедините меня с Исмаиловым… Товарищ капитан! Вы

говорили, что записку, оставленную у Бибихон Скорпионом, написал Батталов? Как на это смотрит Чеботарев? Отверг версию? Правильно сделал. Предложите ему проверить почерк другого человека… Вострикова.

Глава 32

КОРНИЛОВ БЕСПОКОИТСЯ

— К тебе можно, Якуб Розыкович?

— Пожалуйста, товарищ подполковник, заходите… Я как раз получил новые улики об убийстве.

— Сиди, сиди… Какие же?

Розыков подождал с минуту, будто не знал, с чего начинать, потом заговорил неторопливо, время от времени заглядывая в папку, которая лежала перед ним на столе.

Игорь Владимирович прошел вперед и сел в кресло, стоявшее у окна. Окно было открыто, и в кабинет беспрерывными волнами врывался упругий ветер. Он широко, как паруса, надувал легкие зеленоватые шторы, шелестел листками настольного календаря, лежавшего почему-то на подоконнике.

«Печет, как в пекле», — устало подумал подполковник, кладя руки на подлокотники. У него со вчерашнего дня было плохое настроение. Он снова и снова взвешивал все и будто беседовал с комиссаром, который, собственно, и вызвал в нем эту неудовлетворенность.

Вчера в половине шестого подполковнику позвонили из секретариата управления милиции и сказали, что его ждет к себе комиссар милиции III ранга Искандеров. Корнилов прервал совещание, которое проводил с работниками ОБХСС, и выехал в управление.

Искандеров встал из-за стола, когда Игорь Владимирович зашел к нему в кабинет, и протянул свою большую мускулистую руку. Корнилов поздоровался сдержанно и не садился до тех пор, пока начальник управления не предложил ему стул.

Минут двадцать они говорили о делах управления и отдела милиции, потом комиссар, будто мимоходом, сказал, что думает перевести в управление майора Розыкова.

— Кем? — Растерялся Корнилов. Он совсем не об этом хотел спросить. Ему нужно было сразу же протестовать.

— Начальником ОУР.

— Управления?

— Да.

— Вы думаете, что он справится?

— Я хорошо знаю Розыкова…

— Этого не может быть! — не дал договорить Корнилов. Ему стало душно. — Это невозможно! — повторил он громко, наконец, собравшись с мыслями.

Комиссар несколько минут сидел молча, глядя на вентилятор, который стоял на тумбочке около стола. Подполковник настороженно следил за взглядом начальника управления, стараясь угадать его мысли. «Если заберет Розыкова, пойду к министру», — все настойчивее повторял про себя Корнилов.

Однако комиссар, посидев еще некоторое время молча, заговорил снова об отделе милиции — поинтересовался, когда будет завершено «Дело Расулова», какое настроение у сотрудников, закончив свою беседу словами:

— У вас много замечательных людей, Игорь Владимирович, вы присмотритесь к ним… Со временем мы, очевидно, возьмем все-таки Розыкова, поэтому готовьте на его место человека.

«Готовьте человека. Легко сказать, — раздраженно думал теперь Корнилов, слушая неторопливый голос Розыкова. — Словно у меня кузница кадров… Может быть, начальником отделения сделать Прохорова?»