Машина путает след. Дневник следователя. Последняя встреча. Повести

Гребенюк Михаил Кириллович

В гараж; где работал Лещинский, Алехин поступил, освободившись из заключения. Теперь за его спиной стоял Скорпион.

Лещинский не мог вспомнить, как Алехин оплел его. Зато сам Алехин хорошо знал тропку, по которой вел своего начальника в логово Скорпиона. Лещинского погубила алчность. Получая от шофера немалые деньги за левые рейсы, он, сам не замечая того, стал соучастником многих преступлений, совершаемых Алехиным и Скорпионом. Когда связь эта раскрылась перед Лещинским, он уже так глубоко завяз, что не мог оторваться от шайки: нужно было или признаться во всем и понести наказание или

продолжать начатое. Он избрал второе.

— …Кто нас может выдать? — пьяно зарычал Скорпион. Он не любил, когда долго думали.

— Востриков! — вынес приговор другу Алехин.

— Эта скотина все засыплет, — одобрил главарь. — У него душа, как у зайца! Раскис перед бабой… Это сделаешь ты! — Ткнул пальцем в Лещинского Скорпион.

— Что? — опешил тот.

— Уберешь Вострикова.

— Я…

— Ты выполнишь это, чтобы спасти свою шкуру, — перебил Скорпион. — Отправь с кем-нибудь передачу… Способ проверенный…

— Яд можно положить в колбасу, это его любимая жратва, — хихикнул Алехин.

Лещинский вскочил, будто пролил на босые ноги кипяток:

— Вы что!.. Ведь Востриков…

— Садись! — рявкнул Скорпион, — забыл, с кем говоришь? Я еще не разучился вспарывать кишки… Красавчик, ты получишь задание завтра, — вполголоса произнес он и снова зарычал, наваливаясь бычьей грудью на стол: — Кто еще может засыпать?

— Вороненок! — неуверенно сказал Лещинский: вороненком со дня встречи в ресторане называли Наташу.

— Твою рожу она запомнила, — удовлетворенно проговорил Скорпион. — Щека, должно быть, горит до сих пор… Твое мнение, Красавчик?

— Горит, — гоготнул Алехин,

— Дурак! Что ты скажешь о предложении Носатого?

— Убрать! Я готов. Скорпион покачал головой.

— Засыпешься! Юбка притягивает тебя, как водка!.. Ладно. — Его глаза зло сверкнули. — Остальное я беру на себя. Сейчас по домам! Красавчик, пойдешь первым!..

Лейтенант Прохоров, увидев Алехина одного, приказал проследить за ним. Сам же, с двумя оперативниками, стал ждать Лещинского и Скорпиона.

В полночь лейтенант Зафар предложил:

— Зайдем в дом?

— Рано, — отозвался Прохоров.

В шесть часов утра они вошли. Комната, где остались Скорпион и Лещинский, была пуста.

Глава 34

СКАМЕЙКА У СТАРОГО ДУБА…

— Нет, Варя, сегодня я занят. У меня деловое свидание, Давай встретимся завтра. Хочешь, пойдем в театр. Из Москвы приехали артисты, показывают «Баню».

— Маяковского? Ты серьезно?

— Ну, посмотри на меня! Неужели Алексей Воронов способен обмануть? Ну?

— Алеша, я не могу больше так. Мама говорит, что ты любишь Наташу

— Чудачка твоя мама. Откуда она это взяла?.. — Он приложил ладонь к козырьку фуражки. — До свидания. Обо всем поговорим завтра… Ты только не забудь — идем в театр!

«Опять завтра. Когда это кончится?» — подумала Варька, провожая взглядом Алексея.

Воронов ни с кем сегодня не назначал свидания. Просто побоялся встречи с Варькой. Она своей настойчивостью, своим неожиданным признанием обезоружила его. Растерянный, он не знал, что предпринять, как вести себя. «Дурень! Надо прямо сказать ей: не люблю, —

убеждал он самого себя, — не люблю и все. И давай расстанемся по-хорошему. А сейчас я иду к Наташе. Никакого дела у меня нет, Понятно?»

Начинало темнеть. Облака, разбросанные по небу, как копны сена по полю, быстро поднимались вверх. Закат, налившись лимонным соком, дрожал, будто кто-то размахивал в воздухе невидимой золотой сеткой. Деревья, выстроившись вдоль дороги, застыли, прислушиваясь к звонким вечерним звукам. Город вспыхивал тысячами электрических лампочек, озаряя дома бледным колеблющимся пламенем,

Воронов увидел Наташу около гостиницы. Она сидела на скамейке у старого дуба. За ветвями в глубине двора светился открытыми окнами двухэтажный жилой дом.

На голос Алексея Наташа не откликнулась и не повернула головы. Он не обиделся, подошел к ней. Сел рядом.

В крайнем окне гостиницы мелькнул мужской силуэт и потух огонь. Кто там? Почему она отвернулась? Неужели наблюдала за мужчиной? Не было ли в этом разгадки ее странного поведения?

Воронов не искал ответа на эти вопросы, хотя они его мучили. Боялся обидеть Наташу. Он любил ее так же, как любил, уходя в армию, только теперь не в силах был сознаться в этом. У него не хватало смелости сказать ей о своих чувствах. Хотя сказать надо, просто, как Варька. Она же ничего не постеснялась, обняла и выпалила все сразу. Небось, легче на душе стало… Нет, он так, пожалуй, не сможет. Никогда не сможет…

Однако о чем-то надо ему говорить… Опять заговорил о Вострикове. Наташа сначала молча слушала его, потом обожгла упреком:

— Тебе не о чем больше спросить меня? — Она засмеялась грубо и громко: — Пришел на свидание — ноешь о работе. Посмотри — луна всходит.

Она издевалась над ним, это он понял, и не поднялся со скамьи, боясь, что от волнения не сможет стоять на ногах.

За стеной кто-то запел:

Мне, дорогая, сердечные мукиСпать до утра не дают,Ведь о тебе все гармони в округеЛучшие песни поют.

Он прислушался: кто угадал его мысли? Эту песню он напевал по вечерам, когда был один.

Если б гармошка умелаВсе говорить не тая…

По-видимому, и этот грустил? О чем? Тоже о девушке? Или у него была другая печаль?

Русая девушка, в кофточке белой,Где ж ты, ромашка моя?

Наташа была все такой же далекой и чужой. Она думала о Вострикове. Воронов почувствовал это, и ему стало невыносимо больно за нее; он вскочил и, проговорив: «До свидания», со злостью швырнул на дорогу дубовый лист, который поднял на скамейке.