Машина снов
Шрифт:
– Но я…
– Значит, это был не ты. Грек солгал.
– Христианин? В момент смерти? Своему почти племяннику? Кубла-хан, простите, но то, что вы говорите, звучит неправдоподобно, – горячо сказал Марко.
– Тогда это… морок, – устало сказал Хубилай. – Искусная подделка под человека. Лярва. Кто-то сделал слепок с тебя. Я слышал о таком. Если у меня есть двойники, которые служат для того, чтобы отвлекать от меня мятежников, то почему где-то не может быть двойника у тебя?
– Я – белый варвар с Запада, здесь таких почти нет.
– Плотник создаёт деревянную куклу настолько искусно, что трудно отличить её от живого существа. Но тот, кто повелевает не деревом, а чем-то более существенным, может сделать куклу из самого сердца жизни. Из самой жизненной эссенции, эфира, конечного жизненного
«Знаешь, Марко, сегодня я снова опробовал её. Вечером я не отправился в опочивальню, впервые в жизни изменив правилам, которые стража установила для меня много лет назад. Я не менял паланкинов, не рассылал двойников, просто пошёл в Павильон снов. Совершенно один. Я лёг в кресло нашей машины и впервые ощутил блаженное одиночество дерева в степи. Бывает… в Степи… ты едешь- едешь много дней, и вдруг… видишь одиноко стоящее дерево, а потом… на много дней пути снова никаких других деревьев нет… Знаешь, я ведь никогда не бываю один. Даже когда мы ведём с тобой беседы у наших любимых прудов, за нами следят сотни глаз: лучники на башнях, тайные соглядатаи-карлики, стерегущие секретные проходы в стенах, ночные стражники, чей слух особым образом тренирован так, что они слышат лучше собак. Нас слушают фрейлины, наложницы, евнухи, рабы – все те, на кого мы обращаем ровно столько же внимания, сколько на воробьёв или мух.
А тут… я был один, не просто отрешился от мысли, что за мной, как обычно, приглядывают сотни глаз, а преисполнился одиночества. Глубокого одиночества. Можно сказать, что я стал самой его сутью. Такое одиночество, возможно, испытывал Творец, перед тем как создать всё сущее. Вокруг царила лишь звенящая тишина, и, лёжа в кресле, я слышал биение собственного сердца и ток крови, несущей тепло по моим старым изношенным жилам. Тук. Тук. Звон, который издавала кровь, успокоил меня. Я вспомнил, как ты рассказывал мне сказку про сарацинского царя, который переодевался простолюдином и бродил по улицам своей столицы. Я позавидовал ему. Наверное, он правил совсем маленьким городом? Последнее, что я помню, – как я затянул на лбу ремень с волшебными камнями.
Туман сгустился, как в тот день, когда ты сразил демонов. Я сразу узнал этот особый, ни на что иное не похожий туман. Сон в машине для меня совершенно не похож на обычный. Я ведь почти не вижу снов, так, какие-то обрывки, голоса, слова, прочую муть… Это у меня с детства. Я не поэт, и рассказы о цветных снах даже казались мне в юности ложью. Но сейчас… во сне я чувствую себя таким же живым, что и наяву, и всё время вспоминаю Чжуан-цзы. Может, я – бабочка? Туман сгустился и заволок дворец, строительные леса и рабочих, марширующих дружинников и курьеров, бегущих с документами по своим чиновным делам. И я начал искать тропинку, подобную той, что ты оставил в тумане в прошлый раз.
В какой-то момент я вдруг понял, что туман, скрывающий от меня всё вокруг, вся эта зыбь, вовсе не ширма, прикрывающая всю тьму вещей. Туман в моих снах – словно песок, из которого я могу лепить дворцы и храмы. Я сделал какое-то движение и увидел прекрасный храм с золотыми куполами. Христианский храм, такой, как ты рисовал мне. Вокруг меня были такие же белые люди, как ты. Немного странно одетые, но чужеземцы всегда кажутся странными.
Я зашёл в корчму. Впервые в жизни я, император Юань, Великий хан Хубилай, повелитель Суши, зашёл в обычную корчму. Царила приятная прохлада, люди вокруг говорили на незнакомом языке, но благодаря волшебству сна я их понимал. Ко мне подошёл трактирщик и предложил какой-то еды, о таком блюде я раньше не слышал, поэтому попросил любого мяса. Трактирщик принёс мяса и вина. Я ел, пил, и всё было настоящим, и еда, и питье, и стол с выщербленной серой столешницей, и тёмная глиняная тарелка, и странные металлические вильца, которыми люди вокруг подцепляли еду. Я побоялся повредить ими язык и ел руками. Они смеялись надо мной, но почему-то я никого не казнил за это, хотя мой меч был при мне, как обычно, висел справа на поясе. И его тяжесть также ощущалась вполне реальной. Знал ли я, что меня окружает сон? Не уверен… Но поскольку я никогда не видел таких людей, одежд, блюд, всех этих предметов, мне показалось, что я – в твоем сне. И это меня обрадовало. Значит, я смогу побывать везде, где был
Вдруг за мой столик присел странный человек. Люди в том сне… здесь мы бы посчитали их наглыми и вызывающими, не имеющими никакого понятия о правилах приличия. Но… никто из них не затевал ссор из-за такого отвратительного поведения, наоборот, это считалось нормальным. Хотя мне и показалось, что такое поведение допустимо лишь для детей. Я отвлёкся. Человек, который подсел ко мне, имел на лице странный прибор, состоящий из двух круглых блюдец, совершенно прозрачных и делающих глаза большими, как у совы. Ещё меня удивил один странный браслет из неизвестного мне дерева, опоясывавший правое запястье незнакомца. Я предположил, что это клетка для светлячков, такая же, в которых мы держим поющих цикад. Он немного мерцал, таким слабым светом. Но гость ответил, что браслет показывает ему время. Я спросил, а как же стражники, отбивающие время каждые четверть часа? Но он улыбнулся и сказал, что стражники есть не везде. Трудно не согласиться! Такой браслет наверняка замечательная вещь для путешествующего.
Он предложил мне выпить вместе. Я согласился. Прозрачный кубок, видимо, из того же любопытного фарфора, что и прибор на лице гостя, мерцал и переливался, как крылья стрекозы. Напиток в нём немного светился, что, вероятно, и придавало кубку такое мерцание. Я попросил незнакомца первым отведать напитка, и он без боязни сделал глоток. Я последовал за ним. Боже мой, в первую минуту мне показалось, что я отхлебнул «греческого огня», который мы используем в огнемётных машинах! Но гость не удивился и спросил, как моё имя. Я назвал его и… И… случилось то, что сначала показалось мне странным, а потом – пугающим. Я… я забыл, кто я. Я вдруг забыл, как меня зовут. Я не помнил ни моих титулов, ни прозвищ, ни имени, данного мне при рождении моими родителями! Мир вокруг меня закружился. Признаться честно, я запаниковал. Чувство потери было таким сильным, словно я лишился рук. Туман сгустился, и, возвращаясь к яви, я вспомнил проклятия уродливого колдуна, соплеменников которого ты уничтожил…
Первое, что я сделал, когда проснулся, – вскочил с ложа и бросился вон из Павильона снов. Я силился что-то вспомнить… я что-то утратил в том сне, но что? Вероятно, меня искали, или, может быть, я слишком необычно себя вёл… Подбежала стража. Они распростёрлись на полу не так, как обычно преклоняют колено. Значит я – кто-то необычайно важный, подумалось мне. «Кто я?» – закричал я стражникам. Они сначала не поняли, но потом сотник испуганно произнёс: «Вы – великий император Юань, хан Хубилай, повелитель Суши».
Ты не представляешь себе, мой мальчик, какое облегчение я испытал! Я снова знал, кто я… Возможно, это покажется тебе забавным, но… потеря имени – это потеря всей памяти.
Меня проклинали миллионы. Меня проклинали десятилетиями. Все, кто пал под ударами моих сабель. Все, кто отказывался признать мою власть. Все они проклинали меня с такой силой, что если бы из этих проклятий можно было сплести сеть, то эта сеть остановила бы движение луны и солнца. Но меня они остановить не могли. И тут… проклятие колдуна вспомнилось мне с невероятной силой. Я почувствовал себя проклятым, почувствовал так, что на какое-то мгновение меня оставили силы, и я присел на песок, приходя в себя от этого ужасного ощущения. В чём суть этого проклятия, мой мальчик?»
Марко, впервые за неделю покинувший опочивальню и на паланкине доставленный к прудам, смотрел на воду, вспоминая крик людоеда. Снег окончательно сошёл, и льда в прудах почти не осталось. Вода посветлела. Вчера сюда впервые запустили рыбу. Мелочь. Не длиннее мужской руки. Но теперь поверхность пруда оживлялась резвящимися карпами, словно серебряные монеты посверкивали здесь и там. Жизнь кипела. Крохотные мошки, расплодившиеся буквально за день, столбом висели над водой. Пролетела небольшая бабочка, потянуло слабым предчувствием сливового цвета. Усатый карп вылетел из воды, изогнувшись как падающий лист, мгновение повисел в воздухе, сверкая чистой чешуёй, и почти без плеска ушёл в зеленоватую глубину. Биение жизни, её горячий пульс так далеко отстояли от леденящих душу воспоминаний о битве с людоедами, что Марку стоило труда мысленно вернуться в тот переполненный трухой и вонью павильон, где воздевал руки к небу последний колдун.