Машина снов
Шрифт:
завитки и струящиеся волокна пара вдруг заплясали, свились в тончайшие узлы, и Марко оказался перед фасадом колоссального стального замка, вздымавшегося к нему откуда-то из тумана ярко играющими на солнце остриями игл. Марко облетел замок, страшась взглянуть ближе к земле, где клокотал красноватый сумрак. Отчётливо запахло кровью и распалённым человеческим телом. Хубилай,робко повторил Марко. Замок загудел, и проклёпанные швы, скрепляющие стальные игольчатые башни, вдруг сдвинулись ещё плотнее, а навершия крыш ещё сильнее заострились. Марко попытался подлететь ближе, и вдруг сотни тысяч алых солёных комков полетели в его сторону, вырываясь из недр стального дворца. Они летели
он выхватил из пустоты меч и попробовал взрезать мерзкие тенета, но насмешливый бас протянул из стального панциря: «не выйдет, ведь ты не помнишь имени своего меча». Меч растаял и Марко с возрастающим стыдом увидел, что сжимает в руке свой собственный член, только странно удлинившийся и тонкий, как весенняя сосулька. Он быстро разжал пальцы, но член охватил его горло, словно щупальце, перекрывая доступ воздуха. Стальной замок содрогнулся от хохота. Марко начал падать, задыхаясь, пытаясь освободить горло. Алые нити всё тащили его к земле. Он больно ударился о подножие замка, но от удара все путы, сковывающие его, вдруг растаяли. Он стоял перед уходящей в туманную высь стальной громадой замка. Голый шестилетний ребёнок. Босиком, в холодном осеннем тумане. Насколько хватало глаз, тянулись вдоль горизонта медные плиты, облицовывавшие фундамент крепости. Ребёнок- Марко подошёл к одной из них, засунув в нос чумазый пальчик с обгрызенным колючим ногтем. Хубилай,прошептали губы мальчонки.
Между плит что-то засветилось. Он вынул пальчик из курносой ноздри и, вытерев его от козявок об пухлый задок, ковырнул ногтем между плит. Они пустые! воскликнул он, поражённый открытием, и тут же взметнулся вверх. Он рос, рос, рос, рос, и вот уже у ног его осталась стальная головоломка в виде замка, изящная игрушка кузнеца Линь Бяо, известного мастера – изготовителя кирас.
в растерянности Марко замер в потоке влажных струй и жадно вслушался в песню собственной крови, надеясь распознать что-то знакомое, домашнее, хоть что-нибудь, что восстановило бы разорванную пуповину, соединявшую маленького мальчика с понятным и простым миром, где всё-всё казалось таким уютным, где всё переполнялось вещами навсегда,и, когда эти угасшие крохи тепла на секунду показались ему окончательно потухшими, он услышал тихий-тихий скрип уключин… шшррррп… тсрррнк… шррррп… тсссринк…
губы Марка дрогнули, и сами собою из них выпорхнули слова Шераб Тсеринг.В ответ на этот растерянный зов туман впереди сгустился, потемнел, и в постепенно синеющих завитках появился знакомый полупрозрачный силуэт. На шее – или том, что Марко хотел принять за шею призрака – полыхнули и угасли цепочкой угольков рубиновые чётки знахаря. Марка охватила внезапная радость, и он заскользил к трепещущим завиткам тумана, то очерчивающим знакомый контур, то вновь распадающимся на вьющиеся волокна.
– Неужели ты и на том свете пьёшь эту гадость? – спросил Марко, показывая на знакомый силуэт чашки с чаем в полупрозрачной руке Шераба Тсеринга.
– Неужели это то, что ты на самом деле хотел спросить? – захохотал йогин, и от этого знакомого смеха все недавние страхи показались Марку смешными.
– Тогда скажи мне то, что я действительно должен был бы знать, – сказал Марко.
– Не стремись увидеть
– И что тогда? – растерялся юноша.
– Слова теряют смысл, когда их становится слишком много, – ответил Шераб Тсеринг, по-домашнему отхлебнул из чашки, и его силуэт окончательно распался и исчез, унесённый странным ветром, обдувавшим этотмир.
когда образ тебетца насовсем пропал, Марка захлестнула печаль, горькая, как детская обида. Туман безмятежно струился вокруг, равнодушный к его страданиям. Пэй Пэй,шепнул он и потерял сознание. Последнее, что ему помнилось, – маленькая искорка в уголке еёсмеющегося глаза.
…Марко лежал, свернувшись калачиком рядом с машиной снов,рука слабо обхватывала рукоять меча, снятые в спешке и разбросанные поблизости доспехи зайчиками играли на солнце, нахально заглядывавшее в щели неплотно прикрытых ставен. Хубилай сел в ближайшее кресло, взмахом руки отослав охранников за двери. Спящий Марко напоминал ему умаявшегося ребёнка, и лишь тяжёлый запах перекисшего вина, со свистом вырывавшийся из его лёгких, немного портил эту идиллическую картину. Хубилай достал из-за пазухи орешек и бросил в Марка. Юноша лениво повернулся, по-прежнему не просыпаясь, и медленно заслонился от летящего зёрнышка ножнами. Хубилай удив – лённо усмехнулся и бросил ещё один орешек, уже быстрее. Марко всхрапнул и снова, лениво повернувшись, заслонился от ореха рукавом. Хубилай привстал с кресла, подошёл поближе и внимательно всмотрелся в лицо Марка. Тот глубоко спал. Хубилай повернулся к нему спиной и, внезапно развернувшись, нанёс спящему сокрушительный удар ножнами. Ножны звякнули по опустевшим доскам пола. Марко стоял чуть поодаль, с мечом наизготовку, с трудом продирая опухшие глаза.
– Какты это делаешь? – с хохотом спросил Хубилай. – Ведь ты же спал как сурок!
– Что я делаю? – туповато переспросил Марко, усиленно елозя тыльной стороной ладони по ноющему виску.
– Как ты защищаешься во сне?
– Понятия не имею, – тяжело ответил Марко. – Простите, повелитель, у меня так голова болит… ничего не соображаю.
– Сегодня ты приходил в мой сон, – более утвердительно, нежели вопрошающе сказал Хубилай. – Зачем?
– Я не приходил. Я просто случайно назвал ваше имя, – оправдываясь, ответил Марко, упав на пол в поклоне.
– И что произошло?
– Я не смог войти в ваш сон.
– Не смог?
– Ну… я посчитал это не совсем вежливым, – замешкался Марко.
Хубилай подошёл к нему и, взяв за пальцы, развернул его ладонь к свету. Всю поверхность ладони усеивали десятки маленьких круглых ранок. Император потянул Марка за ворот, чтобы убедиться, что грудь юноши покрыта такими же точно странными подсохшими ранками. Марко вяло поддался повелительному жесту императора. Он с удивлением разглядывал ладони, ногтем сколупывая присохшую за ночь коросту.
Император распахнул тяжёлый халат. Под ним тускло светилась кираса, покрытая сотней чешуек, каждая из которых оканчивалась полированным маленьким шипом. Хубилай потянул юношу за исколотый палец и приложил его к кирасе. Рисунок ранок в точности совпадал с рисунком чешуек. Хубилай удовлетворённо хмыкнул и отпустил руку Марка, безвольно упавшую на пол.
– Сегодня я проснулся от запаха крови. Оказалось, что вся кираса измазана ею. Знаешь, я вчера поздно лёг и решил на всякий случай не снимать доспех. Было какое-то нехорошее предчувствие, как в ту последнюю неделю в Канбалу, когда тебетец нашел убийц, спрятавшихся в повозке. На женщинах, которые спали со мной в ту ночь, крови не было. Её не было и на слугах. И на охранниках её тоже не было. Странно, правда?