Машина ужаса(Фантастические произведения)

Орловский Владимир

Мы несколько минут молчали, занятые каждый своими мыслями.

— Но почему именно теперь он решился на это выступление? — спросил Юрий.

— Трудно сказать. Возможно, что это находится в связи с твоим побегом. Удостоверившись в вашем исчезновении, потеряв следы и возможность от вас избавиться, — этот сумасшедший, боясь, что разоблаченная хотя бы в общих чертах тайна создаст ему непредвиденные затруднения, — поспешил предупредить события и перешел в наступление. Во всяком случае теперь война объявлена, и она будет ожесточенной.

— Но

ведь это же явное сумасшествие, — возразил я: — мыслимо ли думать, чтобы, даже допуская наличие такого страшного оружия у этого человека, он мог рассчитывать на успех в борьбе с горсточкой своих единомышленников против мировой державы, а в итоге чуть ли не против всего человечества?

— Во-первых, повторяю вам, что материальная возможность использования крупного научного открытия при современном состоянии техники может дать небывалое еще раньше преимущество тому, кто сможет его монополизировать и создать этим в руках одного человека колоссальную силу. А с другой стороны, конечно, в данном случае Эликотт преувеличивает в некоторых отношениях эту силу, но это уже неизбежное следствие сознания огромности своего могущества.

Вероятно, не было в истории ни одного человека, который устоял бы твердо на почве правильно оцениваемых реальных возможностей, обладая неограниченной властью. Каждый деспот по существу — в большей или меньшей мере сумасшедший. Власть над массами, от них независимая, заставляет человека терять равновесие, опьяняет, искажает перспективы, делает его ненормальным во всех областях духовной жизни. Я думаю, этим объясняется обычное явление всевозможных извращенностей и странностей среди облеченных неограниченной властью монархов.

Если, проводя зависимость между гениальностью и помешательством, можно было сказать, что Наполеон — потому Наполеон, что он сумасшедший (то-есть гений), то с не меньшим, правом можно сказать, что Наполеон потому сумасшедший, что он Наполеон (то-есть деспот).

— Значит, все же вы считаете, что борьба возможна?

— Человечество не заслуживало бы права дышать воздухом, если бы оно отказалось от борьбы. Но она будет тяжелой и ужасной, по существу. И притом молниеносной, потому что затягивать ее, конечно, не может входить в расчеты Эликотта: если он и независим в главном — источнике энергии, то не могут быть неисчерпаемыми запасы хотя и второстепенных, но в конце концов также необходимых предметов.

— Но как бороться? Ведь обычное наше оружие — огнестрельное — против него бессильно?

— Не знаю. По-моему, не всякое. Те взрывчатые вещества, которые состоят из однородных неустойчивых молекул, конечно, не могут сопротивляться действию этих лучей. Но старый обыкновенный дымный порох, думается мне, должен оказаться неуязвимым. Он состоит не из однородных частиц, а из трех родов вещества: селитры, серы и угля, молекулы которых сами по себе достаточно устойчивы, и лишь при нагревании до определенной температуры начинается взаимная химическая реакция между этими составными частями, имеющая результатом быстрое

горение угля за счет кислорода селитры. И здесь такая электромагнитная волна, пожалуй, окажется бессильной.

— Да, но чтобы воспользоваться этим, нужны люди, которые были бы обеспечены от других лучей, тех, которые сводили с ума в Атланте и сеяли ужас и панику в Роаноке, потому что, если они действуют так на расстоянии сотен километров, то что же будет, когда они будут пущены в ход вблизи? — сказал Юрий.

— Очень возможно, что при таких условиях они могут оказаться смертоносными, и я думаю, что гибель этого англичанина, как его, кажется… Джексона, о котором ты рассказывал, делает такое предположение очень вероятным, — ответил Сергей Павлович.

— Вот видишь. Единственный человек, кто может дать отпор этому страшному оружию, — ты. Окруженные оболочками или одетые в костюмы, с которыми ты делал столько опытов, люди будут защищены от действия этих проклятых лучей, и старик окажется бессилен. Ты видишь, что ты один можешь противостоять этому врагу, и ты обязан сделать это во имя гуманности, во имя сохранения человеческого достоинства, во имя свободы…

— И во имя красивых глаз… — усмехнулся Сергей Павлович.

Лицо Юрия снова дернулось судорогой боли и потемнело.

Несколько секунд длилось тяжелое молчание.

— Если бы я был здесь только во имя красивых глаз, — выговорил, наконец, Юрий медленно, — то после сказанного тобой я, конечно, больше тебя не стал бы утруждать; но повторяю: здесь речь идет о гораздо более важном, я это вижу и знаю… То, что готовится и делается по ту сторону океана, — настолько огромно и страшно, что заслуживает, я думаю, другого отношения.

Сергей Павлович неприятно поморщился и сказал примирительным тоном, кладя руку на плечо племянника:

— Не сердись. Я не хотел тебе сделать больно. Может быть, ты и прав. Но я не могу броситься в это дело очертя голову. Ты устал, тебе надо отдохнуть с дороги и повидаться с матерью.

— Как? Разве она здесь? — вскочил Юрий.

— Здесь — уже два месяца. И уже все глаза выплакала, ожидая тебя. Иди к ней. Я обдумаю все тем временем. Мы поговорим завтра.

Глава XVII

Машины действуют

Следующие два дня телеграф принес новые вести, которые показывали, что события развертываются именно с той быстротой, которую предвидел Сергей Павлович.

Борьба началась с обеих сторон, но пока силы были слишком неравны. Большая мировая держава с колоссальной промышленностью, громадным военным флотом и армией, снабженной всеми техническими средствами по последнему слову науки, оказывалась бессильной перед этим маниаком, ученым и миллиардером, охваченным жаждой власти.

Сделан был, правда, один шаг вперед, который, впрочем, не дал в результате ничего, кроме поражения и разочарования: открыто было местопребывание таинственного корреспондента, и Неведомый перестал быть им.