Машина ужаса(Фантастические произведения)
Шрифт:
У самой канавы высокий загорелый мужчина в рабочей блузе с трудом удерживал на краю ее свой бедный скарб, нагроможденный на тележку вроде тех, на которых развозят овощи и молоко.
Его выражение, суровое и почти свирепое, было единственным резко запечатлевшимся в моей памяти среди общего потока лиц, исковерканных гримасой страха, усталости и злобы.
Мужчины, женщины, дети в самых разнообразных костюмах, всевозможных возрастов и положений, — красивые девушки и старые мегеры, матери с ребятишками на руках, клерки из контор, рабочие, ремесленники, какой-то заблудившийся офицер Армии Спасения, люди неопределенного вида и возраста, нарядные леди и бродяги
У края дороги лежало несколько неподвижных тел; этим, вероятно, уже нечего было бояться.
Верховой впереди фургона все так же кричал, и в руках у него блеснул револьвер. Толпа шарахнулась в стороны, но сейчас же сомкнулась вновь тесными волнами. В следующее мгновение, словно сдунутый ветром, всадник свалился с лошади, взвившейся на дыбы, и людское море закружилось живым водоворотом над упавшим, а из фургона раздались крики испуга, и выглянуло поразительной красоты смертельно бледное женское лицо.
Но это замешательство длилось лишь две — три минуты. Затем людской поток сомкнулся над головой человека, как река над брошенным в нее камнем, а на лошадь вскарабкался какой- то бродяга-оборванец и пытался теперь пробраться к краю дороги.
Что меня поразило, это то, что, по-видимому, животные разделяли ужас, охвативший людей. Лошади метались и бились в руках возничих; где-то в толпе надрывно и протяжно выла собака, и этот вой острым и режущим звуком вонзался в гул и рев живого моря.
Это было переселение народов, подхлестываемое неведомым и потому вдвойне непреоборимым страхом.
Захваченные этой картиной, которую мы наблюдали сквозь зеленоватые стекла шлемов, мы не заметили того, что делалось вблизи. И только тогда поняли, что на нас обращено внимание, когда рядом с нами вырос какой-то верзила с испитым лицом и растрепанными волосами, в разорванной блузе и без шапки. Он схватил за руку Юрия и закричал, покрывая своим голосом шум толпы:
— Какого чёрта эти чучела любуются тут нашей бедой?
Тут только мы сообразили, что в наших странных костюмах мы должны были производить далеко не благоприятное впечатление, и для возбужденной толпы немного надо было, чтобы похоронить нас так же, как злополучного верхового.
Я всмотрелся внимательнее, и сердце у меня упало. Сотни лиц, обращенных к нам, выражали страх, злобу и недоверие; на нас были направлены недоумевающие и полные ненависти взгляды, тянулись сотни рук, а в иных из них я увидел револьверы. Дело принимало скверный оборот. Там и здесь люди прыгали через придорожную канаву, и уже несколько десятков человек бежало к нам со всех сторон.
— Это они делом своих рук любуются! — раздался голос из толпы, подхваченный диким, исступленным ревом.
— Или это франты с Пятой Авеню спасаются на своих машинах, оставив нас пробираться пешком, куда глаза глядят, из наших берлог!
— Бей их, гадин!
Мы только теперь поняли опасность нашего положения. Нас принимали или за беглецов из дворцов Пятой Авеню или, что еще хуже, за виновников всех этих несчастий. Вид наш в фантастических костюмах, конечно, не мог успокоить массу. А вступать в объяснения с обезумевшей от страха и гнева толпой было бы совершенно бесполезно. К тому же для этого надо было снять шлемы и, следовательно, самим отдаться той страшной силе, которая гнала это взволнованное живое море. Единственное, что нам оставалось, — это спасаться бегством, постараться добраться до наших машин,
За нами шагах в ста с криком и улюлюканьем неслась толпа озверевших людей. Не успели мы пробежать половины пути, как сзади нас загремели выстрелы, — револьверы были пущены в ход.
Мы мчались огромными прыжками, подгоняемые этим хлопаньем и воплями погони; расстояние между нами и нашими преследователями все сокращалось, — наши костюмы сильно затрудняли движения. Нам наперерез бежало несколько десятков человек. Стрельба не прекращалась.
Вдруг я услышал смутно не то стон, не то крик, и одна из неуклюжих фигур, бежавших рядом со мною, словно споткнулась и, взмахнув руками, опрокинулась между колосьев. Я даже не успел отдать себе отчета, кого из нас настигла пуля преследователей. Останавливаться было немыслимо и бесполезно. Да мы и не думали об этом. Подстегиваемые криками толпы, мы видели перед собой только спасительную цель — зеленую кущу.
Падение товарища (это оказался майор Самюэль) спасло остальных. Погоня на минуту остановилась; преследователи сгрудились вокруг упавшего; вопли и проклятия не утихали. Но мы уже ничего не слышали. Еще несколько секунд, и, задыхаясь от бега и волнения, мы миновали деревья и очутились около уже готовых к полету машин.
Глава XXI
Бой
К вечеру перед нами показались огни Джеконсвиля, и мы опустились рядом со стоявшими уже в поле за городом нашими грузовыми машинами. Экспедиция была в сборе. Миноносцы пришли накануне и сейчас приводили себя в порядок, чинились и чистились после форсированного перехода, запасались топливом и провизией.
В эту ночь никто из нас не спал. Было около двух часов, когда мы собрались в кают-компании миноносца «Dreadful», на котором Сергей Павлович и сэр Пэджет подняли свой флаг, вернее свои флаги, так как на мачте рядом со звездным знаменем Штатов трепетало при легком ветре и наше алое полотнище.
Мы рассказывали полковнику то, что видели и пережили сегодня утром в Джерси. Американец молчал, и улыбка, очень похожая на презрительно-ироническую, складывалась на его губах, когда рассказ наш остановился на судьбе его злополучного помощника. Откровенно говоря, и нам было очень не по себе во время этого повествования, несмотря на все доводы здравого рассудка, что помочь нашему товарищу мы были бессильны, и всякая попытка в этом направлении была бы просто донкихотством, никому не нужным, и кончилась бы только общей нашей гибелью. Все же на сердце было скверно.
Полковник по-прежнему молчал и улыбался углами рта сквозь густые облака сигарного дыма.
Мы вздохнули с облегчением, когда Морев пригласил американца к себе в каюту для обсуждения окончательного плана действия на завтрашнее утро.
События этого дня несколько оживили Юрия; а может быть, близость развязки придала ему бодрости. Он чувствовал себя гораздо лучше, говорил как разумный человек и стал прежним славным и добрым малым, каким я знал его эти два года. Мы болтали с ним до рассвета, словно встретившись после продолжительной разлуки, и вспоминали наши странствования по Печоре, далекий Ленинград, рассказывали друг другу бесчисленные эпизоды из нашего прошлого, но оба, будто сговорившись, ни одним намеком не касались завтрашнего дня и всего, что с ним было связано.