Машина ужаса(Фантастические произведения)
Шрифт:
Полковник Пэджет сделал протестующий жест рукой. Джозеф Эликотт с любопытством взглянул на говорившего. Тот, кого я принимал за Хенриксена, наклонился к уху старика и что- то сказал ему шепотом. В глазах Эликотта вспыхнул огонь, который он сейчас же погасил.
— Мы с вами, кажется, встречаемся не впервые, — сказал он, пристально глядя на моего приятеля.
— Да, да. Но это к делу не относится, — нервно оборвал Юрий: — я вас спрашиваю…
— Вы полагаете? — как бы задумчиво произнес нефтяной король: — впрочем, если вам угодно, вы можете увидеть молодую леди, если ее
Однако я полагаю, что нам не совсем удобно разговаривать под открытым небом. Там, — он махнул рукой на север вдоль аллеи, — мы сможем договориться об условиях, — а вы удовлетворите ваше любопытство, — зло усмехнулся он в сторону Юрия.
Мы двинулись было вслед за ним, но я внезапно почувствовал себя скверно. В глазах потемнело, и отчаянная боль сжала сердце.
Начинался сердечный припадок: перенесенное недавно от действия машин с острова волнение не прошло даром.
Я остановил своих спутников.
— Простите, — сказал я, — мне очень скверно. Я полагаю, что, несмотря на наши хламиды, ваше оружие оказало свое действие. Мое сердце отказывается работать.
— Приношу свои извинения, — саркастически усмехнулся Джозеф Эликотт.
— Что ж делать, — в тон ему ответил я, — 'a la guerre, comme 'a la guerre. С вашего позволения я останусь здесь подышать воздухом. Я думаю, это скоро пройдет, и я присоединюсь к вам.
Милейший ассистент Сергея Павловича объявил, что останется со мною.
Мы присели на каменную скамью, стоявшую под деревьями.
— Я к вашим услугам, джентльмены, — сказал Эликотт.
Они повернулись и стали медленно удаляться.
Я обратился к морю и жадно глотал свежий соленый воздух.
Сердце замирало и билось неровными ударами. Я обернулся вглубь острова. Здесь увидел я знакомые уже по описаниям Юрия строения. Налево тянулась вглубь острова стена с решеткой наверху. Вокруг центрального здания бежали по огромной спирали высокие мачты, переплетенные сетью проводов.
Но их правильность, красота и целесообразность, так поразившие моего приятеля, были теперь нарушены. Наша бомбардировка сделала свое дело. Там и сям виднелись воронки свежевзрыхленной земли от упавших бомб, несколько мачт лежали исковерканной грудой железа, антенны были порваны и сплетались внизу путаницей бесполезной проволоки. Мне пришло в голову, что Эликотт брал на себя слишком много, уверяя, что может грозить по-прежнему опасностью Вашингтону и Филадельфии.
Налево мрачное здание носило на себе следы недавнего пожара. Направо, в конце аллеи, виднелась вилла, по направлению которой удалялась группа людей, среди которых был мой приятель.
Прямо перед нами и центральной постройкой две огромных пирамиды на колесах разевали свои безопасные теперь пасти по направлению к миноносцам.
Все это было так ново и необычайно, что совершенно приковало мое внимание и отвлекло от моих болей.
Так прошло минут двадцать. Понемногу боль затихла, и мне стало гораздо легче.
— Ну, я, кажется, совсем оправился, так что, думаю, мы можем присоединиться к нашим товарищам, — сказал я своему спутнику.
Мы поднялись,
Глава XXIII
Химия и история
Когда я пришел в себя, я долго не мог собраться с мыслями и понять, где я и что со мною. Стены узенькой коробки, в которой я лежал, давили меня со всех сторон. Над собою я видел низенький потолок, крашеный белой масляной краской. Я был на мягкой постели, укутанный в теплое одеяло. Я никак не мог вспомнить, когда и где я мог уснуть в этой странной обстановке.
Откуда-то справа лился слабый рассеянный свет, и только когда я попытался повернуть голову, чтобы проследить, откуда он исходит, я ощутил тупую боль во всем теле, особенно сильную в голове около темени; тогда я почувствовал, что она вся забинтована, и что я не могу шевельнуть ни одним членом, не причиняя себе жестокой боли. Тем не менее, понемногу, с трудом, я повернул голову и увидел, что свет падает от круглого маленького окошка, завешанного полосатой шторкой, и между мной и этим тусклым просветом сидела, склонившись над книжкой, женская фигура в белом.
Я хотел заговорить, но сам удивился болезненному стону, вырвавшемуся из моей груди.
Было очевидно, что я болен, болен серьезно, но остальное тонуло в полном хаосе. На звук моего голоса женщина обернулась. Это было совершенно незнакомое лицо с резкими почти мужскими чертами.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она меня по- английски.
Звук чуждой речи окончательно сбил меня с толку.
— Что с мной? — спросил я.
Женщина покачала головой.
— Вы были очень больны, и разговаривать вам сейчас нельзя.
Мягкая улыбка осветила показавшееся таким жестким лицо.
— Но ведь это любопытство вполне законное…
— Конечно. Но несвоевременное. Во всяком случае все хорошо. Вам уже лучше, но не надо волноваться.
Я замолчал и попытался восстановить в памяти оставшиеся в голове обрывки прошлого. Это было не легко. Все путалось в каком-то полубреду, в котором нельзя было отличить действительности от больной фантазии. К тому же эта попытка и короткий разговор меня уже утомили. Я забылся сном.
Открыв глаза вторично, я уже почти без труда мог повернуть голову и оглядеть свое помещение. Это была, очевидно, корабельная каюта. Теперь я мог чувствовать покачивание судна и уловить чуть слышный стук машины.
На этот раз я увидел склонившееся надо мной знакомое лицо. Это был Морев. Его вид и глухой ритмический шум, доносившийся из глубины судна, вдруг дали толчок моим мыслям. Я вспомнил все, что было, вплоть до нашей встречи с Джозефом Эликоттом.
— Сергей Павлович… — позвал я слабым голосом.