Маска времени

Габриэль Мариус

Когда он остановился, девчонка осталась лежать на полу фургона без признаков жизни.

Теперь она не будет кричать. Может быть, и не стоило ее так бить, ведь девчонка потеряла сознание уже от первого удара? Ломовик склонился над «куклой». Струйка крови медленно текла из сделавшегося плоским носа. Теперь папочка будет слушать, что ему говорят. Ломовик протянул ладонь и слегка коснулся пальцами крови, а потом поднес руку к губам. Вкус, как всегда, был солоноватым и металлическим. И в следующий момент он ощутил в паху влажность и теплоту. Несколько мгновений он не мог шевелиться. Затем, взяв себя в руки и чувствуя дрожь

в коленях, Ломовик все-таки добрался до переднего сиденья и сел за руль.

Когда он отъезжал от стоянки, безжизненное тело перекатывалось по дну фургона от стенки к стенке. Ломовик протянул руку, чтобы включить стерео, и тяжелый рок ударил по ушам из мощных колонок.

Проехав несколько улиц, Ломовик остановил фургон. В полной тьме он открыл задние дверцы и вывалил тело на улицу. Он аккуратно подтащил девушку к канаве, чувствуя то, что обычно ощущал в такие минуты: нежность, почти ласку по отношению к брошенному телу.

По дороге домой он вдруг начал хохотать – истерично, навзрыд – и через полчаса, продолжая всхлипывать от смеха, достиг своего жилища. Это был лагерь, состоящий из фургончиков. Ломовик оставил вэн и вошел в дом – тоже на колесах. Первое, что он ощутил, – запах давно нестиранного белья и немытой посуды. Лет двадцать фургон, в котором жил Ломовик, никуда не двигался, зарос травой, должно быть, простоит на месте еще столько же. Жилище Ломовика ничем не отличалось от подобных нищенских лачуг, напоминающих коробки, разбросанные в беспорядке на фоне сурового осеннего неба.

Как исключение, в вагончике имелся телефон. Войдя, Ломовик тут же открыл банку пива и осушил ее в два глотка. Громко рыгнув, начал стаскивать с себя грязные джинсы, затем набрал номер, который знал наизусть, – впрочем, только этот телефон и был известен Ломовику.

Мрачный голос Контроля раздался в трубке.

– Да.

– Я все сделал.

– Как надо?

– У нее не лицо, а гамбургер, – сказал Ломовик и еще раз хихикнул.

– Что ж. Хорошо. Тогда надо будет поработать еще. Он готов был уже расслабиться и открыть новую банку пива, но при этом предложении Ломовик весь замер.

– Да, сэр.

– Я хочу сделать одолжение другу. Работенка пустячная, но требует такта. Завтра на прежнем месте.

Ломовик открыл было рот, чтобы ответить, но услышал только гудки.

Он бросил трубку на рычаг и открыл пиво, улыбаясь каким-то своим мыслям.

– Да, – тихо сказал Ломовик сам себе, – я буду тактичен и даже очень.

ПЕТИОНВИЛЛЬ, ГАИТИ

– Доктор Левек примет вас через десять минут, mam`selle [4] . Он предлагает вам что-нибудь выпить и тем самым скрасить ожидание.

4

Мадемуазель (фр.). – Прим. пер.

– Сок гуавы, если можно.

– Avec plaisir, mam`selle [5] .

Дворецкий показал рукой на стул, приглашая сесть, но Анна отрицательно покачала головой в ответ, и слуга, налив сок, тут же исчез, словно растаял в воздухе. Она осталась стоять одна, поднеся к губам стакан холодного сока. Анна решила

одеться сегодня по-особому: в длинный, облегающий бедра жакет и безупречно сидящие на ней брюки. На шее красовалось экстравагантное жемчужное ожерелье. Серьги из больших жемчужин обрамляли смуглое лицо. Анна была стройной брюнеткой с черными глазами. Этот наряд и жемчуг кремового оттенка делали Анну похожей на индийского принца, которого было бы весьма странно встретить здесь.

5

С удовольствием, мадемуазель (фр.). – Прим. пер.

Архитектура дома, где находилась Анна, была очень необычной – словно соната из стекла и бетона. Человек, который выстроил этот дворец, был прекрасным детским хирургом, специализирующимся па пересадке органов: роговой оболочки глаза, сердца и почек. Этот дом можно было рассматривать как своеобразный памятник самому хирургу.

У Андре Левека было две клиники. Одна на Палм-Бич, в штате Флорида, где он брал десять тысяч долларов за каждую операцию, а другая здесь – на Гаити, в Порт-о-Пренсе, где он не получал почти ничего.

Дрю Маккензи, издатель Анны, послал ее сюда, чтобы раздобыть материал о хирурге – довольно странная и страшная история.

– Добрый вечер.

Анна быстро оглянулась. Андре Левек в белом костюме в стиле сафари с распахнутым на груди воротом рубашки вошел в комнату. Он пристально глядел на Анну, изучал ее.

– Вы великолепны, как Мата Хари.

– Очень мило с вашей стороны, что вы согласились на интервью, – сказала Анна. – Уверяю вас, это – последнее.

– Вы оказались слишком усердны в своем расследовании.

Анна взглянула на собеседника. Левек был красив и напоминал чем-то молодого Алена Делона, но выражение его зеленовато-карих глаз говорило о стихии страстей.

– Я люблю во всем доходить до конца, доктор Левек. Вы не возражаете, если я еще раз включу диктофон?

– Пожалуйста.

Анна достала маленький диктофон фирмы Sony из сумочки и положила на столик перед собой. Затем раскрыла блокнот, сняла с ручки колпачок, приготовившись вести запись беседы.

– Со времени нашего последнего разговора успело произойти еще что-то.

Левек наклонил голову.

– Да?

– В начале этого года здесь, в Порт-о-Пренсе, произошел скандал, из-за того что вы не уделяете как врач должного внимания гаитянским детям в отличие от ваших американских клиентов. Говорили, что вы совершенно не проводите операций по пересадке органов у себя на родине, а внутренние органы доноров переправляете отсюда, с Гаити, в Палм-Бич на собственном самолете, оснащенном специальными морозильными камерами, и в дальнейшем используете эти органы для высокооплачиваемых операций американским детям. Доктор слегка улыбнулся.

– Позвольте мне объяснить вам кое-что. Операция по пересадке органов зависит не только от таланта хирурга. Она зависит от целой команды высококвалифицированных ассистентов, не говоря уже о соответствующих условиях. Мне кажется, что это объясняет суть дела и причину, по которой я не работаю здесь, на Гаити, а предпочитаю Соединенные Штаты.

– О да, понятно. Но, как говорится, нет дыма без огня. Моему издателю в Майами позвонил местный священник отец Джереми. Ваша клиника принадлежит его приходу, не правда ли?