Маска времени
Шрифт:
– Я готова, – с трудом произнесла она.
Генерал еще раз посмотрел в дело и отрывисто начал диктовать. Беззаботность Петрушки как рукой сняло. Произнося первые слова, она даже слегка сбилась. Это было перечисление номеров со славянскими буквами, которые давались заключенным. Кейт все в точности записала в блокнот.
«Впервые заключенный упоминается в лагере для беженцев на Восточном фронте в 1945 году. В конце войны его освободили из нацистского концлагеря, расположенного под Ригой в Латвии. После расследования военные власти отправили его в НКВД на дознание.
Кейт аккуратно записала все имена.
– А что хотели узнать у него?
– Записей допросов в деле нет, – перевела девушка.
– Есть ли какая-нибудь возможность выяснить: живы или нет эти следователи?
– Генерал сказал, что русские – народ долгожителей.
Кейт решила не отвечать на улыбку собеседника:
– Продолжайте.
– После предварительного следствия решено было предъявить заключенному обвинение.
От неожиданности Кейт передернуло:
– Какое обвинение?
– Об этом ничего не сказано.
– Почему же его не направили в другие инстанции? Зачем его вновь вернули в НКВД?
– Генерал сказал, что тогда НКВД заменял все.
– Его пытали?
Лицо переводчицы даже исказилось, когда она услышала, а потом перевела ответ генерала:
– Если учесть, что заключенного доставили из немецкого концлагеря, то избиение было вполне оправданно, ему хотели развязать язык.
– Зачем?
Ответ был спокойным, коротким и ясным. Петрушка от смущения даже не взглянула на Кейт:
– Генерал сказал – ради признания. Признания вообще. Какого – не важно.
Кейт погрузилась в глубокое молчание. Здесь она оказалась не для того, чтобы кого-то обвинять и выходить из себя, гневаться на то, что происходило в чужой стране сорок семь лет назад. КГБ был явно не тем местом, где можно выразить протест против так называемой советской системы. Поэтому она вновь взяла себя в руки:
– Продолжайте.
– В сентябре 1945 года его отправили в лагерь недалеко от города Горький. В марте 1947 года переправили в московскую тюрьму на Лубянке и держали в камере предварительного заключения.
– Предварительного заключения? Но он же успел к этому времени провести в тюрьме два года.
– В бумагах сказано, что следствие к этому времени еще не закончилось.
– Так, значит, его продолжали допрашивать и два года спустя после ареста?
– Да.
– Ему предъявляли обвинение хоть в каком-нибудь преступлении? Судили его, нашли ли его в чем-то виновным?
– Генерал говорит, что в деле об этом ничего не сказано.
Нервы сдали, и Кейт не выдержала:
– Черт побери! Как ничего не сказано?
Последней фразы переводчица не перевела. Генерал нахмурил брови и, обратясь к переводчице, сказал что-то грубое, и той осталось только проглотить это.
– Генерал говорит, что его информация касается только дат и мест заключения. Другой у него нет. Поэтому не имеет смысла расспрашивать его о том, чего он не знает и знать не может. Он сказал, что если вы хотите правды – то вот она. Он вам – правду, а вы ему – деньги. И все. А если
Усилием воли Кейт заставила взять себя в руки.
– Хорошо. Продолжим.
Теперь она никого не прерывала. И голос генерала слился с голосом Петрушки.
– В 1948 году заключенного перевели в Лефортовскую тюрьму в Москве. Там ему дали номер Е-615.
В 1949 году его отправили в исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГ № 5431 в районе Тамбова.
В 1952 году он оказался в исправительно-трудовом лагере № 2112 под городом Владивостоком.
В августе 1956 года заключенного перевели в пересылочный лагерь С-56, в районе Ташкента.
В декабре 1956 года он оказался в исправительно-трудовом лагере № 732 недалеко от Киева.
В течение 1957 года его отправили в исправительно-трудовой лагерь № 9513 в Литве.
Зимой 1959 года в этом же лагере он был расстрелян.
С последней фразой Кейт медленно подняла голову. Она повторила вслед за переводчицей услышанное, будто не в силах понять смысла слов.
– Расстрелян?
Переводчица облизнула губы:
– Генерал хочет сказать, что его убили… Тишина заполнила комнату.
Генерал и переводчица с выжиданием смотрели на Кейт. Она совершила свое долгое и трудное путешествие, заплатив при этом немало денег, чтобы узнать эту правду. Кейт не обращала никакого внимания на своих собеседников: перед ее внутренним взором предстала другая сцена, где царили снег, кровь и отчаяние. Кейт будто что-то сжигало изнутри. Слезы навернулись на глаза и обильно полились по щекам. Но она даже не знала, что плачет, – образы из прошлого, представшие перед мысленным взором, как будто парализовали Кейт, она потеряла чувство реальности и даже не заметила, как Петрушка подала ей носовой платок. И только когда девушка коснулась ее влажных щек, Кейт пришла в себя и отстранила протянутую руку.
Она вытерла слезы ладонью – странный жест из детства:
– Спросите генерала, почему его расстреляли?
Переводчица начала было передавать вопрос, но генерал грубо оборвал ее какой-то фразой.
Тогда Петрушка продолжила:
– Кейт, генерал сказал, что казнь была скорее актом милосердия.
Вспышка ненависти заставила Кейт очнуться.
– Скорее – предусмотрительности. Потому что его уже никогда бы не выпустили на волю, боясь, что он все расскажет о сталинских застенках. Не правда ли?
Петрушка колебалась, явно испытывая панический страх перед человеком в генеральской форме.
– Скажи! Скажи ему это. Вот так прямо и скажи.
Девушка повиновалась. Ответ был коротким:
– Генерал говорит, что так оно и было на самом деле. Поэтому-то казнь для него и была особой милостью.
– А сколько других американских солдат разделили его участь?
Петрушка казалась сейчас совсем запуганной, переводя эти слова:
– Генерал сказал, что он предупреждал вас: тема слишком деликатная и может серьезно повредить международным связям России и Америки. Вы уверяли генерала, что имеете только частный интерес. Он хочет узнать, не лгали ли вы ему в начале.