Маскарад в лунном свете
Шрифт:
Дули? Дули с его сварливой женой, старухой тещей, полуослепшей, но обладавшей таким острым языком, что ее слова могли поранить вас не хуже бритвы, и с полудюжиной сопливых ребятишек, ожидающих его в Филадельфии?
— Да, милая леди, у меня, по крайней мере, есть Пэдди, а у Пэдди я. Да, Пэдди был моим единственным утешением после… после всех бед, выпавших на мою долю.
Маргарита наклонилась еще ближе, так что он смог вдохнуть возбуждающий запах ее духов, увидеть, как поднимается при каждом вздохе ее лишь слегка открытая грудь с безупречной молочно-белой кожей. Святой Петр и апостолы, какой же она
— Всех бед? Ну, мистер Донован, теперь вы просто обязаны продолжать, потому что, клянусь, я сгораю от любопытства. Прошу вас, расскажите мне, что с вами случилось.
Наклонись еще ближе, ангел, и пусть это чудесное платье, скрывающее от меня твои прелести, разорвется. Тогда я возблагодарю судьбу.
— Ну что ж, хорошо, — ответил он со вздохом, напрягая всю свою силу воли, чтобы не протянуть руку через столик и не провести пальцем сначала по нежной щечке, потом по подбородку, по шее до ложбинки между грудей… и ниже. — Но не здесь, мисс Бальфур. Боюсь… Иной раз, вспоминая о детстве, проведенном в графстве Клэр, я позволяю себе слишком расчувствоваться. Не могли бы мы выйти на балкон, где не так много народа?
С победоносной улыбкой Маргарита протянула ему руку, чтобы он помог ей встать из-за стола. Улыбка несколько смутила Томаса, потому что победителем он считал себя.
— Конечно, мистер Донован. Я вовсе не хочу, чтобы вы, не дай Бог, стали лить слезы в присутствии такого количества людей, которые наверняка начнут пялиться и показывать на вас пальцами. Давайте выйдем на балкон, где вы сможете рыдать в свое удовольствие, и я буду единственной, кто сможет посмеяться над вами.
Она не стала возражать, когда он положил ее руку себе на локоть, после чего они направились к выходу на балкон, пробираясь между столиками. По дороге Маргарита несколько раз останавливалась и представляла Томаса сидевшим за столиками гостям, которые — по крайней мере, мужчины — смотрели на него свысока, что было, признал он с некоторой долей восхищения, немалым достижением с их стороны, поскольку они при этом продолжали сидеть, в то время как он стоял перед ними, как какой-нибудь лакей.
Итак, мужчины не считали нужным быть любезными со спутником Маргариты, которого она представляла как «эмиссара президента Мэдисона».
Женщины, однако, заметил Томас, были настроены по отношению к нему куда более благосклонно. Либо английские дамы были абсолютно невежественны в политике, либо их больше впечатляла его внешность, чем официальный статус. Какая жалость, что его не послали вести переговоры с англичанками. Тогда не только исчезла бы угроза войны, но он, возможно, вернулся бы домой с документами, передающими ему под опеку половину Британской империи.
— Очаровательные люди ваши соотечественники, — заметил Томас, помогая Маргарите усесться на каменную скамью на той стороне балкона, где было темно и куда не доносился шум из зала. — Я почувствовал их радушное ко мне отношение, когда вы меня представляли.
— Да, я заметила, — ответила Маргарита, открывая веер и начиная им обмахиваться. — Мужская половина с удовольствием пригласила бы вас на казнь, вашу собственную, разумеется, а женщины не возражали бы, если бы вы взобрались по трубе в их спальню с намерением их изнасиловать. Скажите,
— Это мой крест, мисс Бальфур. — Томас поставил ногу на скамейку рядом с юбкой Маргариты и наклонился к ней. — И на какой же стене в доме вашего деда я найду трубу, по которой можно забраться к вам в спальню?
Маргарита захлопнула веер и скорее с силой, чем кокетливо, ударила им Томаса по колену.
— Ваши желания превосходят ваши возможности, мистер Донован, а рот у вас открывается раньше, чем успевает среагировать та часть вашего разума, в которой содержатся минимальные понятия о правилах приличного поведения за пределами Филадельфии, где вы живете, с ее бесцеремонными нравами.
— Разве я говорил вам, что живу в Филадельфии? — спросил Томас, довольный тем, что она оказалась не такой уж светской дамой, какой хотела быть в его глазах.
Наивная — хотя и не слишком, — и определенно испытывающая к нему интерес. Да, мисс Бальфур была сладким плодом, но этот плод не собирался падать ему в руки. Но это было даже к лучшему, поскольку Томас не любил легких побед.
— Я не помню, — быстро ответила она, кладя руки на колени и избегая его взгляда. — Может, мне сказал об этом Перри. Да это и не важно, я все равно ничего не знаю об Америке и знать не хочу. О, кажется, музыканты снова настраивают свои инструменты. — Она встала, прежде чем он успел как-то отреагировать. — Как бы мне ни хотелось послушать рассказ о ваших бедах, поведать о которых вы мне обещали, боюсь, я должна просить вас проводить меня наверх. Я занята в следующем танце.
Томас прикоснулся к ее руке там, где кончались ее длинные, доходившие до локтя, лайковые перчатки.
— Я могу исправить это упущение завтра, если вы поедете со мной на прогулку.
Она посмотрела на его руку, потом взглянула ему в лицо, и он увидел в ее глазах охотничий азарт.
— Я бы предпочла покататься на лошадях в парке. Я привезла из деревни свою лошадь Трикстер, но редко на ней катаюсь. Я обещаю взять с собой лишний носовой платок, так как уверена, что ваш рассказ о детстве вызовет у меня слезы сочувствия. Если, конечно, вы умеете ездить верхом.
Томас улыбнулся и наклонился ближе к ее столь соблазнительному рту. Они были одни, совсем одни в темноте и стояли так близко друг к другу, что он мог чувствовать ее дыхание; так близко, что казалось, будто они целуются.
— О, я умею ездить на лошадях, мисс Бальфур, — тихо произнес он, глядя ей в глаза, чтобы удостовериться, что она, несмотря на свою наивность, поняла, какой смысл он вкладывает в свои слова, что они оба думают об одном и том же. — Больше всего на свете я люблю хорошую езду верхом. Напряженную езду, — добавил он, склоняясь к ней еще ближе, — и быструю и…
— Тогда решено. — Она выдернула руку и направилась к открытой двери, так что Томасу осталось только смотреть на ее прямую, как стрела, спину и откинутые назад плечи. — Жду вас с вашей печальной повестью на Портмэн-сквер в одиннадцать утра завтра.
Он догнал ее уже у самой двери.
— Не спешите так, мисс Бальфур. — Он взял ее руку и на сей раз положил себе на локоть, как и подобает внимательному кавалеру. — Кто бы он ни был, он подождет вас. Я бы, например, ждал целую вечность.