Маски

Белый Андрей

Сказали за дверью хихиком старушечьим дамские, шелг ковые, кружевные «дессу»; закачался со столика страшный парик, повисающий на канделябрине, точно с изогнутого, металлически строгого рога из фона портьеры, где черная лапа царапалась: складки слагалися в наглое рыло.

– Эй, – вы!

И под рылом шарахалась дверь.

____________________

То за нею, расставивши фалды, Велес-Непещевич, Вадим Велемирович, в скважину вставился, хлопая глазиком, ползая им, как клопом, по профессору, задом из фалд на диваны небесного цвета, на Мирру Миррицкую

пялясь, бросая – и брыком, и мыком

– Молчите.

– Мешаете.

– Вот…

– Посопели.

– Уселись.

Миррицкая с недоуменьем, «Жюли» же с развратной гримасой бросались носами и пальцами в дверь; и потом – друг на друга: носами и пальцами:

– Де з'энбисиль! [129]

– «Дьё!» [130]

– «Де фу!» [131]

А Мертетев, схватив эксельбант, заметался меж ними двумя и Велесом, стараясь за фалду его оттащить и, пропя-тивши зад, самому приложиться: Велес его локтем пихнул бахнув пробкою:

129

де з'энбисиль! (фр.) – две шельмы!

130

Дьё! (фр.) – Боже мой!

131

де фу (фр.) – две сумасшедших

– Это – Коробкин!

И все тут защелкали.

____________________

И нарушая молчание, – трудное дело воспитывать спру. та, – профессор Коробкин попробовал:

– Весь вопрос в том, – вами нерационально продумано, – с пыхом усами подергал, – когда…

Как сказать? Недостойно бить битого:

– Весь вопрос в том, что не «вы» или «я», без открытия – вы; я, допустим, – с открытием: гм!

И отдался в дрожавшие и волосатые руки; лицо от лица, как сквозь облако облако, белым, сквозным одуванчиком в солнечный дым перевеялось:

– Весь вопрос в том, что стоит, – и он всем существом просиял, – нас связавшее: как-с, чем-с – не важно-с!

Одною рукой – на парик, а другою (ладонью) от сердца – на сердце; себя уверял: у Мандро – тоже сердце; теплом охватило Мандро.

– Этим сказано все-с: мы, – ладонь на себя, на Мандро, – тут, – ладонь на парик, на козетку, – сидим!

И Мандро показалось: профессор сидит такой маленький и не лицом, а рукой приглашает Мандро быть свидетелем, что потолки – поднимались, а свет – нарастал:

– Чего ж более?

В комнате вспыхнули, в корне взять, лампочки, а потолки, в корне взять, подскочили: на метр.

И сигала сигара коричневая

Половинки дверей, разеваясь, как рот, с краком выломились;

и как ус, разлетелась портьера.

И, —

– руки в карманы, —

– ощупывая, вероятно, битку, подбородком, вдавившимся в грудь, и безлобой, свиною щетиною – в комнату эту —

– Велес-Непещевич —

– шагнул!

И за ним, раздирая портьеры, просунулись – три головы.

Домардэн с минеральным лицом заводной, механической куклой паноптикума на Велеса задергал: болбошить багровые бреды – их стиль; из-за солнечных зайчиков пеструю оывом козетку схватил с неожиданной силою он; и махнул из сияющих светом пылей на чудовище, из лабиринтов другого какого-то мира ползущее с мыком, которое село отскоком на корточки с глупой улыбкой, готовое на что угод-до: скакать так скакать, приканканивая, или, если угодно: рвать мясо зубами!

Меж ним и Мандро бахромою мотнулась козетка упавшая.

Нет, вы представьте: сигару свою зажевав подбородком, Велес-Непещевич присел за козеткой, балбоша по ней кулаком, зажимающим, точно бинокль, – металлическую зуботычину; как из-за ложи, окидывая клоунов: «Здравствуйте, – вы!»

И сигала сигара коричневая из губы оттопыренной.

Три опустились за ним головы, показав три спинные дуги.

Непещевич откинулся:

– Да не мешайте!

– Не перебивайте!

– Не путайтесь!

Он, дипломат и чиновник особенных их поручений, насасывал дым, выжидая спокойно того вожделенного мига, когда свершится выламыванье инструментами – красного мяса – из мяса!

И три головы – отступили.

А он, положив свою голову на руку, руки локтями к козетке прижал: панорама!

Английский агент кокоакол

Мандро, захватившись за грудь, раскрыл рот – извиз-жаться: на чудище; но – он не мог; и, грозя указательным пальцем, ему, острым клином волос под профессора дернулся:

– Я заклинаю вас, – не обращайте вниманья на «этих»; они – постоянно присутствуют тут.

Скрестив руки, профессор одной бородою вильнув, не взглянув, – отвернулся, подставивши спину Велесу;

– Садитесь, – к Мандро он, – чего это вы?

Игнорировал взломщиков:

– Я никого тут не вижу-с!

Взглянув на парик; предстояло ж ему повернуть колесо рулевое: мель близилась; и пароход мог пробоину дать:

– Нас – ждут; мы – пойдем.

Но Мандро передернулся мукой:

– Не пустят меня.

– Проведу-с!

И порадовался на лицо, искаженное мукой, что есть-таки мука!

Велес-Непещевич же, сообразив что-то, – бах:

– Кокоакол – сидит?

– Я не знаю, – ответил двенадцатый номер.

– Валяй, Косококо!

И шпора задергала: по коридору.

Английский агент, Кокоакол, Колау, был тайно приставлен в французской разведке.

Профессор, не слушая гадин, в парик говорил:

– Всею жизнью к подобного рода субъектам, – он дернул рукой на парик, – «прибежали»; они положили на плаху топор свой; вы с ними кричали в пустынях: ай, ай!