Масоны

Писемский Алексей Феофилактович

– Вы, пожалуйста, не стесняйтесь говорить мне все; я с мужем моим давно во вражде, а об вас я слышу от всех, как об честнейшем человеке.

Все это Екатерина Петровна говорила, не столько, кажется, интересуясь делом своего супруга, сколько желая приласкаться к Аггею Никитичу и продлить с ним беседу.

– По-моему, господин Тулузов совершенно неправ, и что если его оправдали и оправдают, так этому причина...

– Деньги!
– подхватила Екатерина Петровна.

– Разумеется!
– подтвердил Аггей Никитич.

– Ах, боже мой, боже мой!
– произнесла с легким вздохом Екатерина Петровна.
– Но вы, конечно, помните, monsieur

Зверев, что мы с вами старые знакомые, вы были на моей второй свадьбе.

– Я хорошо это помню, - отвечал ей вежливо Аггей Никитич.

– Надеюсь, что вы посетите меня в моей усадьбе?
– присовокупила она как бы несколько стыдливым голосом.

– Благодарю вас покорно!.. Непременно-с!
– проговорил Аггей Никитич и начал отыскивать глазами пани Вибель, которая в это время сидела на довольно отдаленном диване, и рядом с ней помещался камер-юнкер в неприличнейшей, по мнению Аггея Никитича, позе.

Надобно сказать, что сей московский петиметр, заехав в глухую провинцию, вознамерился держать себя как ему угодно: во-первых, за обедом он напился почти допьяна, а потом, сидя в настоящие минуты около молодой женщины, он не только развалился на диване, но даже, совершенно откинув борты своего фрака, держал руки засунутыми за проймы жилета. Взбешенный всем этим, Аггей Никитич, пользуясь тем, что началась мазурка, подошел к Марье Станиславовне и напомнил ей, что она танцует с ним сей танец. Пани Вибель не совсем торопливо подала ему руку и по окончании тура заметно желала занять прежнее место, но когда Аггей Никитич подвел ее к дивану, то камер-юнкер с явным умыслом подставил ему ногу, что почувствовав, Аггей Никитич с такою силою отшвырнул своей ногой сухопарую лутошку своего противника, что тот чуть не слетел с дивана и грозно воскликнул:

– Monsieur!

– Pardon!
– ответил на это небрежно Аггей Никитич и присовокупил пани Вибель по-польски: - То быдло, недосыць, же ноги подставя, але и сам сиен еще обража [228] .

Пани ужасно сконфузилась.

– Нерозумем, цо пан муви [229] , - сказала она.

– А то мувен, же прошен панион сионсць не на канапен, а то кржесло! [230] почти приказал ей Аггей Никитич.

Пани Вибель повиновалась, но, видимо, надулась.

228

Эта скотина ноги подставляет, да еще сам потом кричит (Прим. автора.).

229

Я не понимаю, что вы говорите (Прим. автора.).

230

Я говорю, чтобы вы изволили сесть не на диван, а на это кресло! (Прим. автора.).

После мазурки вплоть до ужина, без которого хозяева никого из гостей своих не хотели пустить домой, Марьей Станиславовной завладел откупщик и стал объяснять ей, что вот жена его столь счастлива, что была с визитом у пани, но что он не смеет себе позволить этого.

– Отчего ж?
– спросила она его.

– Потому что я уже старик и боюсь вам быть скучным.

– О, нет, пожилых мужчин я люблю больше, чем мальчиков молодых!

– Мы это отчасти знаем, - произнес откупщик и, таинственно усмехнувшись, взглянул на

стоявшего в дверях Аггея Никитича, который если не прислушивался к их разговору, то все-таки смотрел на них.

– Отчего вы сегодня не дирижировали своим оркестром?
– спросила вдруг пани Вибель.

– Ах, я занят сегодня другим!
– произнес откупщик.

– Да, вы заняты другим!..
– повторила протяжно его слова пани Вибель; но что такое это было другое, она не спросила откупщика, а, взглянув только не без значения на него, встала с своего места и подошла к Аггею Никитичу.

Здесь я не могу пройти молчанием странную участь Марьи Станиславовны. Кажется, еще с четырнадцатилетнего возраста ее все почти мужчины, знавшие молоденькую панну, считали каким-то правом для себя ухаживать за нею. И Марья Станиславовна от этого ухаживания чувствовала великое удовольствие. Аггей Никитич совершенно не подозревал этой черты в ней.

Торжество Николина дня заключилось, наконец, тем, что Екатерина Петровна пригласила к себе в Синьково все общество приехать в будущую среду на обед.

Вследствие такого приглашения для пани Вибель возник вопрос, как и с кем ей доехать до Синькова. Ехать одной - не на чем. Отправиться с Аггеем Никитичем - это значило прямо указать всем на ее отношения к нему; так что на другой день, когда Аггей Никитич пришел к ней, она стала с ним советоваться, как лучше поступить. Аггей Никитич, с своей стороны, тоже находил совершенно неприличным ехать ей в его экипаже и придумал было нанять для Марьи Станиславовны особую тройку; но и то было как-то странно. К счастию, однако, все эти затруднения устранил откупщик, приехавший к пани Вибель с визитом и первым же делом спросивший ее, будет ли она у m-me Тулузовой.

– Непременно была бы, но вот тут какое препятствие...
– объявила та и затем рассказала, в чем, собственно, состояло препятствие.

– Но как вам не грех говорить даже об этом!
– воскликнул откупщик. Вы, конечно, должны ехать с моей женой в возке, который у нас очень покойный и теплый.

– Ах, я очень буду вам благодарна, но боюсь, что этого, может быть, не пожелает Анна Прохоровна!
– проговорила пани Вибель.

– Отчего ж ей не пожелать? Напротив, - возразил откупщик, - она вам будет обязана, потому что, вместо того, чтобы скучать одной в возке, она поедет с компаньонкой. А вам не угодно ли будет со мной ехать в крытых санях?
– обратился он к Аггею Никитичу.

– Зачем же я буду обременять вас, когда у меня своя кибитка есть? отказался тот.

– Я знаю, что есть!
– подхватил тот.
– В таком случае я возьму с собой поручика; он меня просил взять его с собой.

Таким образом, в ближайшую среду все гости почти одновременно выехали из города и направились к Синькову, где они застали как самую хозяйку, так равно и пребывавшего у нее камер-юнкера с какими-то озлобленными физиономиями. Дело в том, что Екатерина Петровна почти окончательно рассорилась с своим адоратером, и ссора эта началась с нижеследующего.

– А что, у вас этот долговязый исправник будет также на обеде? спросил камер-юнкер.

– Будет! Отчего ж ему не быть? Он давнишний мой знакомый и совершенно бескорыстный человек, хоть и исправник.

– Сомневаюсь в том!
– произнес с злобной усмешкой камер-юнкер.
– Что он мужчина здоровый, это я вижу, но честности его не вполне верю.

– Аггею Никитичу, я думаю, ни тепло, ни холодно оттого, верите ли вы в его честность или нет!
– заметила с полупрезрением Екатерина Петровна.