Мастер карнавала
Шрифт:
— Пришло время стать кем-то другим, — наконец произнес Фабель.
— Должен сказать, Йен, — заметил Барц, — что ты все равно не производишь впечатление человека, уверенного в этом на сто процентов.
— Разве? Извини, я слишком долго был полицейским. Пока только привыкаю к мысли, что все это окажется в прошлом. Для меня это серьезный шаг, но я к нему готов.
— Надеюсь, Йен. Но я предлагаю тебе отнюдь не синекуру. Понятно, что здесь не будет таких стрессов и переживаний, как при расследовании убийств, но, уверяю тебя, нагрузка меньше не станет… она просто будет другого характера. Для этой работы требуется человек с твоими данными и, самое главное, с твоим знанием людей. Я просто переживаю,
— Я не сомневаюсь, — заверил Фабель, скрывая за улыбкой свою неуверенность.
— И в этой работе есть еще один плюс, о нем мы пока не говорили, хотя он и очень важен.
— Что ты имеешь в виду?
— Каков, по-твоему, социальный статус директора по экспорту и продажам программного обеспечения? Например, ты представляешь, как воспринимается эта должность, когда ты знакомишься с кем-то на вечеринке, свадьбе или в баре и тебя спрашивают, чем ты занимаешься?
Фабель недоуменно пожал плечами. Барц выдержал паузу и глотнул вина.
— Это ни о чем не говорит. Занимаемый тобою пост не характеризует тебя как личность. И никому до тебя нет никакого дела. Но когда ты говоришь, что являешься полицейским, то у людей тут же складывается о тебе вполне определенное мнение. При слове «полицейский» сразу возникает стереотипное и предвзятое представление о человеке этой профессии. То есть речь уже идет не о том, чем ты занимаешься, а о том, кто ты есть в этой жизни. Я даю тебе шанс уйти от этого, Йен. Предоставляю возможность стать самим собой.
В этот момент подошел официант с горячими блюдами.
— Ага… — довольно улыбнулся Барц. — Теперь, когда нас снабдили всем необходимым, можем поговорить о твоем будущем, а не о прошлом… Еда и бизнес, Йен. Они неразделимы. Нам кажется, что раз мы живем так, как живем, то далеко ушли от своих предков. Но в совместной трапезе есть что-то особенное и сближающее, правда? — Фабель улыбнулся. Он не помнил, чтобы в детстве Барц был таким красноречивым. — Только подумай, сколько за века было заключено союзов и сделок, сколько достигнуто и скреплено договоренностей за обеденным столом. Тебе придется к этому привыкать, Йен. Большинство твоих переговоров будет проходить именно в такой обстановке.
Ужин они завершили за обсуждением ждущих его перемен. Фабелю было трудно представить себя в жизни, заполненной путешествиями и встречами, переговорами и развлечениями. Но тем не менее Фабель никак не мог забыть отчаянный монолог Георга Айхингера о тщетности всей этой суеты.
3
Он приказал себе не думать об этом. Пусть эта мысль отлежится.
Домой Фабель вернулся достаточно рано. Барц хотел было посидеть в баре, но Фабель объяснил, что встал рано утром, а ему еще предстоит писать отчет о случившемся с Георгом Айхингером. Барц только и сказал со вздохом: «Ну, раз надо, так надо…» — но не преминул еще раз подчеркнуть, с каким нетерпением ждет его перехода в свою компанию на пост директора по экспортным поставкам.
Сюзанна пришла к Фабелю домой после работы. В этот день они еще не виделись: она не появлялась в управлении полиции, поскольку провела весь день в отделении психиатрии Института судебной медицины в Эппендорфе. Он разлил по бокалам вино и в ожидании, когда она выйдет из душа, подошел к высокому окну и бросил взгляд на парк и темную гладь поблескивавшего за ним внутригородского озера Альстер. Он любил свою квартиру, оказавшись в ней благодаря редкому сочетанию неурядиц в личной жизни и благоприятной ситуации на рынке недвижимости. Его брак только что распался, а цены на квартиры в Гамбурге упали до рекордно низкого уровня. Однако для комиссара они все равно были высоковаты. Тем не менее эта студия того стоила.
Фабель наблюдал за огнями машин, двигавшихся по Шёне Аусзихт вдоль противоположного берега озера, и думал о только что закончившемся ужине с Барцем, о своем будущем, о папке, лежавшей на журнальном столике, но все равно как бы заполнившей комнату своим содержанием. Он понимал, что если откроет ее, то снова окажется втянутым в расследование и все начнется сначала. Нельзя к ней подходить. Пусть себе лежит.
Вошла Сюзанна в махровом белом халате, и Фабель, накрыв папку газетой «Гамбургер моргенпост», обернулся, улыбнувшись. Сюзанна была действительно очень красива и сексуальна, да и умна к тому же. Длинные волосы ниспадали на плечи блестящими черными локонами. Она села на диван и пригубила поданный им бокал с вином.
— Устала? — спросил он, присаживаясь рядом.
— Нет. Не особенно, — ответила она с легкой улыбкой.
— Проголодалась?
— О да! — подтвердила она и притянула его к себе. Полы халата распахнулись.
4
Тимо нашел книгу в мусорном контейнере возле здания университета, за ремонтирующимся домом. Это был старый потрепанный учебник с заляпанной мусором обложкой, очень похожий на когда-то имевшийся у него самого до того, как он продал его вместе со многими другими реликтами студенческой жизни. Правда, сначала прочитал — в то время он еще изучал философию в Гамбургском университете. Это был трактат Эмиля Дюркгейма «Каноны социологического метода» о социальных системах, о необходимости институтов для управления обществом. Дюркгейм считался основоположником социологии, но Тимо с усмешкой подумал о том, что в данном случае гораздо уместнее была бы его последняя работа «Обыденность преступления», недавно проанонсированная в печати.
Тимо, дрожа в легкой не по сезону куртке, облокотился на стену и принялся разглядывать магазин напротив. Становилось темно, и в нем зажгли свет, придавший витринам несомненную привлекательность. Тимо не хотелось прерывать чтение, но темнота сгущалась слишком быстро. Он вздохнул. Книга была частью его прошлого, так неожиданно и непрошенно вторгшегося в настоящее. Ее вид отозвался в нем болью, напомнив о былых мечтах, когда разум его отличался пытливостью и остротой. Все осталось в прошлом. И будто специально, чтобы вернуть его к реальности, ноющая боль в животе усилилась, а по телу пробежали судороги, вызванные не только холодом. Он закрыл книгу: у него не было желания брать ее с собой, но и оставлять здесь тоже не годилось. Он не мог вот так просто расстаться с прошлым.
Макс Вебер, Фердинанд Тоннис и Эмиль Дюркгейм были его любимыми авторами. «Государственная монополия на физическую силу» Макса Вебера была темой его дипломной работы. Во всяком случае, когда он начал ее писать.
В магазине толпилось слишком много покупателей. Придется подождать. Холод был таким пронизывающим, что пробирал до костей. Вебер считал, что право прибегать к физической силе имеют только государственные органы, полиция и армия, иначе воцарится анархия и государство окажется неуправляемым. В своей работе Тимо собрался сакцентировать внимание на том, что такая монополия может вызвать разрушительные процессы, как это, собственно, случилось при нацизме.