Мастер-снайпер
Шрифт:
Роджер просунул кончик языка между губ девушки. Она хлестнула его ладонью по лицу.
— Что? — удивился он. — Эй, я этого не заслужил.
— Охолони, — сказала она.
— Ты поцеловала меня! Я просто вышел из-за угла, и тут эти губы.
— Ты все испортил. Запачкал грязью.
— Извини, извини.
Она его покорила. Он был влюблен или, по крайней мере, наполовину влюблен.
— Послушай, я действительно не хотел сделать ничего плохого. Это был просто дружеский жест.
— Когда с языком, то это уже не дружеский, — возразила она.
— Ну ладно,
— Нора.
— Ну вот, Нора. Очень приятно с тобой познакомиться. Ты случайно в теннис не играешь? Где ты училась?
— В Прейри-Вью.
— Прейри-Вью, да, что-то слышал об этом месте. Женская школа на западе, кажется, в Калифорнии, да?
— Это высшая школа в Де-Мойне. Сомневаюсь, чтобы ты слышал о ней. А я даже еще и в колледж не ходила.
— Ах вот как? Но знаешь, колледж — это пустая трата времени. Даже Гарвард, где учился я, не для серьезных людей. Ты во вспомогательных войсках?
— Во вспомогательной женской службе Красного креста.
— Гражданской?
— Да. Но мы все равно должны называть офицеров «сэр» и все такое.
— Должно быть, действительно интересно, — заметил он.
— Я ненавижу эту службу. Там воняет. Они наблюдают за тобой, как коршуны. Ты никогда ничего не можешь сделать.
— Да, ну что ж, такова служба. А раз уж мы заговорили о делах, ты сегодня вечером занята или как? — Сначала нужно договориться о свидании, а уж потом думать, как избавиться от Литса и Аутвейта. — Видишь ли, я плохо знаю эти места. Я из ОСС — Отдела стратегической службы… высшая разведка и прочее. Где горячо, там всегда и можно нас найти. Но мне интересно, сумеешь ли ты…
— Как ты можешь думать об этом в такой день?
— А что это за такой день? — наконец-то спросил он.
Айхманн курил и объяснял:
— В последние дни перед войной состоятельный ассимилировавшийся варшавский еврей по имени Йозеф Гиршович перешел в сионисты. Естественно, там были разные течения.
Литс подумал только об одном из них: потертая маленькая конторка в Лондоне, старик Фишельсон и все эти мрачные, темные плачущие женщины. И Сьюзен Айзексон, американка из Балтимора, штат Мериленд, которая потеряла там свою душу, а может быть, и нашла ее.
— Мы следили за этим с некоторой заинтересованностью. Во-первых, мы чувствовали, что состояние Гиршовича будет нашим, по праву биологического превосходства. Во-вторых, концентрация такого капитала, как у этого парня, не может не оказывать влияния. И такие большие деньги в руках сионистских агитаторов, анархистов, социалистов, коммунистов могут создать для нас определенные затруднения. Кстати, майор, в этом отношении мы ненамного отличаемся от вашего правительства, которое говорит о заговоре мирового еврейства, во всяком случае на Ближнем Востоке…
— Оставим эту тему, — оборвал его Тони.
— Таким образом, этот человек, Гиршович, его семья и наследники были включены в список варшавской интеллигенции, подлежащей особому обращению. И так оно и произошло.
Айхманн позволил им самим представить полное значение этого эвфемизма.
— И вообразите наше расстройство и удивление, — немец позволил себе натянутую кривую улыбку, — когда наши экономисты, проведя аудит
«Сто миллионов долларов», — подумал Литс.
— Было проведено негласное расследование. Естественно, такая сумма не могла просто стать невидимой. Были проверены сотни слухов, проведены тысячи допросов. Обергруппенфюрер Поль взял это дело под свой контроль. Он был опытен в финансовых вопросах и представлял силу подобного состояния. Он прочесывал всю Европу, когда не был занят управлением своей империи концентрационных лагерей. И в конце концов он добился успеха. В середине сорок четвертого года наш источник в Цюрихе доказал, что евреи на самом деле ввезли эти деньги в эту страну, в «Швайцер банкселшафт [*] ». И здесь он выяснил еще кое-что.
*
Примечание от nowhere-man: Переводчик поленился. В переводе с немецкого это означает - просто “в швейцарский банк”.
— Мальчик. Наследник, — сказал Тони.
— И да, и нет. Опять-таки, еврей был умным, очень умным. Мальчик не был наследником. Мальчик, конечно, был обеспечен, но все состояние принадлежало не ему.
— И кто же должен был его получить? — поинтересовался Литс.
— Евреи, — ответил Айхманн.
— Евреи?
— Да. Я вам уже говорил, что этот человек был сионист. Он решил, что единственное решение проблемы этого народа лежит в образовании еврейского государства, Израиля. Лично я с ним согласен. Итак, деньги на определенных условиях распределялись между несколькими группами: сионистские группы, группы беженцев, пропагандистские команды — то есть между всеми, кто поддерживает идею новой страны.
— Понятно.
— Но он был слишком умный, этот еврей. Слишком уж большой умник. Он, конечно, беспокоился за сына.
— Как и любой отец.
— И он договорился с одним ярым молодым сионистом. Они договорились, что мальчик будет воспитываться как один из них, как первое поколение израильтян. Он ничего не будет знать об этом состоянии. Но отец очень боялся за мальчика. И тогда он вписал в документ об условиях перевода денег одно дополнение. Он сделал это в последний день, будучи в большом волнении. Мы думаем, это было чем-то вроде возрождения одного из их старых ритуалов. Искупление первородного сына. Можно мне еще одну сигарету, пожалуйста? Спасибо. Как она называется? «Лаки страйк»? «Неожиданная удача»? То, что вы нашли меня, для вас действительно неожиданная удача, верно?
— Продолжим.
— В условии говорится, что мальчик должен пережить войну. Он должен быть доставлен в банк и опознан там по отпечаткам пальцев. Это имело смысл, потому что мальчик должен был вырасти в Палестине, далеко от сражений. Это было сделано просто для того, чтобы мальчика никуда не оттерли.
— Но разразилась война, — добавил Литс. Он вдруг ясно представил, как сионисты застряли в Швейцарии, в середине нацистской территории, с мальчиком, который был ключом к их будущему. — И тогда они оставили его там.