Мастер-снайпер
Шрифт:
— Мы не сможем доехать туда, — запротестовал Роджер, — мы в сотнях миль оттуда. Сейчас почти восемь. Так далеко за такое короткое…
— Возможно, мы сумеем добраться до Нюрнберга за два часа. Затем, если нам повезет, если нам по-настоящему повезет, мы добудем самолет. Затем…
— Господи, да что это, страна чудес, что ли? Нам надо получить разрешение на посадку, визы и прочие подобные штуки. Разрешение от швейцарцев. Надо будет найти там другую машину. Доехать до, как он там называется, Аппельвел, что ли, а потом еще найти то место. И все — до полуночи. Это самая сумасшедшая идея, которую я…
— Нет, — сказал Литс, — никаких машин, никаких виз, никаких карт. Мы спрыгнем. Как в Нормандии, как в «Университете», как в пункте номер одиннадцать.
— Где этот чертов телефон? — закричал Тони.
Тони нашел телефон, даже целый коммутатор с несколькими телефонами, на огромной лестнице,
Начали появляться женщины. Откуда? Разве здесь не было что-то вроде тюрьмы? Девушки из Красного Креста, из вспомогательной службы, корреспондентки из газет, несколько британских медсестер, даже какие-то немецкие женщины. Лестница была забита плотью. Все протискивались, натыкались друг на друга, толкались. Спиртное, хранившееся где-то в замке, начало появляться в колоссальных количествах. Ни у кого не было времени на стаканы, и солдаты пили столетнее рейнское вино из темных пыльных бутылок, как кока-колу. Салаги и генералы стояли плечом к плечу, плотным кольцом окружая девушек. Литсу показалось, что он слышит, как в тюремном крыле немецкие офицеры поют что-то занудное и сентиментальное в противовес ревущему по радио биг-бенду.
Литса поцеловала какая-то девушка. Он почувствовал, как ее груди расплющились о его грудную клетку. Она засунула проспиртованный язык ему в ухо, прошептала что-то специфическое и куда-то пыталась утащить, но в этот момент ее от него оторвали.
А тем временем Тони трудился на телефоне. Литс волей-неволей все прекрасно слышан.
— Это я говорю, — вещал Тони, как настоящий английский актер, прямо-таки Дэвид Найвен [31] . — Майор Аутвейт, стрелок его королевского величества, алло, алло, это Нюрнберг, войска связи, вы вообще-то говорить можете, пожалуйста, да, теперь намного лучше, мне сказали, что здесь располагается эскадрилья британских «москито», ну, конечно же, на аэродроме, можете вы меня соединить с моим старым приятелем, он должен быть каким-нибудь авиационным командиром, нет, нет, английский приятель, так же забавно разговаривает, как и я, правильно, англичанин, по меньшей мере полковник авиации, да, похоже, у вас веселая вечеринка, да, у нас на этом конце не хуже, но вы все же считаете, что сможете соединить меня с полковником авиации Менвиллом?.. Понятно, да, жаль, тогда, если это возможно, свяжите с этой компанией, да, королевские воздушные силы, да, алло, алло, вы меня слышите, полковник.
31
Найвен Дэвид (1910-1983) — английский актер театра и кино.
Менвилл?.. Да, тоже англичанин, Аутвейт, из Ми-6, отдел специальных операций, вы не кузен Сары Финчли, ага, я так и подумал, кажется, я вас видел в тридцать седьмом году, на регате в Хенли вы были рулевым на шлюпке номер два, да, геройский поступок, а вы не из «Магдалены»?.. А в футбол вы не играете, так и думал, нет, не «Магдалены», «Христианская церковь» в тридцатых, языки, попал в эту шпионскую контору, да, гнилое место, хотя спокойное, согласен, да, несколько раз во Францию, так синяки, да, очень рад, что все это кончилось, но я слышал, что Лабур получил очередное генеральское звание, заставил беднягу Уинстона выпрыгнуть из собственных штанов, ужасно пьет, я и сам это слышал, все еще остается?.. Боже милостивый, сейчас?.. Могу поспорить, хотя уже поздновато, все будет по-другому, сейчас что ни меняется, все к худшему, однако пройдет год, другой, десять или двадцать лет, и мы будем говорить, что все было очень здорово, лучшее наше времечко, хотя сейчас все выглядит довольно мрачно, да, в каком-то смысле даже жалко, что все кончается, были славные денечки, разве не так?.. И как там дорогая Сара, действительно, простой валлиец Джонс, Ивс, точно, Ивс, обе ноги, и она все равно за него вышла?.. Ну великолепно, прямо как в романе, Арнем, слышал, он все время лезет на рожон, вот черти, бравые ребята, перед ними мы выглядим бледно, это было зрелище, настоящее зрелище, адъютант у Фроста?.. А как там Джонни?.. Могу побиться об заклад, очень доволен, что теперь свободен, кстати, полковник, Том, Том, алло?.. Это Тони, да, Энтони, майор, в нашей тыловой конторе не очень щедры на звания, не думаю, что это меня удержит после демобилизации, все равно что напишут, слушай, Том, дружище, у меня тут трудности, нет, не то чтобы очень, да вот время поджимает, нужен самолет, на самом деле «москито», хорошая машина, да. — Тони взглянул на Литса, прикрыл рукой микрофон и сказал: — Парень в хламину пьян, —
32
Китченер Гораций Герберт (1850 — 1916) — английский фельдмаршал, в конце XIX века руководил подавлением восстания в Судане.
— Он отказал?
— Согласился. Он настолько пьян, что с трудом говорит, да еще музыка у них там вовсю орет. Но в десять часов на взлетном поле в аэропорту Гросройт будет стоять «москито». Вот так.
Он встал, и они с Литсом начали проталкиваться сквозь праздничную толпу в ночь, где их уже ждал Роджер с джипом и автоматами «томпсон».
Репп находился в четырехстах метрах и под углом в тридцать градусов к зоне цели. Это был наилучший вариант: достаточно близко, чтобы уверенно всадить пулю, и достаточно высоко, чтобы не закрывал забор. Он скрючился и притаился за грудой камней. Винтовка с «Вампиром» стояла на камне на двуноге, с привинченной сбоку неуклюжей оптической системой. Репп снял ранец с плеч и положил его рядом с винтовкой, чтобы тот своим весом не помешал ему при стрельбе.
Еще было достаточно света, чтобы рассмотреть здания, лежащие внизу перед ним. Построенные пятьсот лет назад ярым иезуитом, здания были модернизированы и обнесены стеной в начале двадцатого столетия, когда ими завладел орден святой Терезы и превратил все это в монастырь. Все строение выглядело как тюрьма. Церковь, самое старое здание, была невыразительной, даже рядом нельзя поставить с Фрауэнкирхе в Мюнхене: там настоящий памятник папизма, а здесь утилитарное каменное здание с высокой крутой крышей, с двумя колокольнями, на куполах которых установлены маленькие мрачные кресты. Но Репп навел свой бинокль на другое, более крупное строение, жилое помещение ордена, выходившее во двор. В угасающем свете он терпеливо изучал здание, пока не обнаружил недалеко от главного входа с крылечком и импозантной аркой темную деревянную, надежно запертую дверь. Дети должны будут выскочить оттуда.
Их будет двадцать шесть, и ему надо поразить их всех: двадцать четыре, даже двадцать пять будет недостаточно. В рапорте СД говорится, что дети выходят во двор каждую ночь и играют там около сорока минут. Репп прикинул, что примерно в течение пяти секунд они все вместе будут находиться в убойной зоне, которая находится перед дверью, прежде чем рассеются по двору, что существенно затруднит его задачу. Он начнет стрелять, когда последний выйдет из дверей. Конечно, фантастическая задача, но с его — и «Вампира» — способностями вполне выполнимая.
А что, если выйдет двадцать семь целей, или двадцать восемь, или двадцать девять, вместе с монашкой, послушницей или обеими сразу, которые вздумают наблюдать за детьми? Это было вполне возможно, даже вероятно. В Берлине они на этот счет говорили с нотками вины в голосе и неопределенно. Возможно, даже рейхсфюрер, который миллионами посылал на смерть на Востоке, в отношении швейцарской монашки испытывал сомнения. Но они выбрали Реппа благодаря его воле и умению и предоставили ему самому принять это трудное решение. Если монашка должна умереть для того, чтобы сделать мир Judenrein, чистым от евреев, то так оно и будет. Он убьет всех, кого увидит в прицеле.
Когда последний луч света угас, Репп отложил в сторону бинокль, похлопал руками и плотнее запахнул куртку. Он замерз и боялся усталости, которая могла помешать ему. К тому же им владело странное беспокойство: все так просто, все детали оказались на своих местах. Репп был достаточно опытен, чтобы не доверять такой простоте. Он повернул руку и взглянул на часы. Почти девять.
Еще несколько часов.
Было почти девять часов. Пьяный лейтенант пытался что-то объяснить, но его слова то и дело утопали в икоте. Он принял Роджера за офицера и, кажется, думал, что чем больше он икает, тем больше неприятностей ему предстоит, и из-за этого икал еще больше.