Мастер Загадок
Шрифт:
– Спасибо тебе, спасибо. Если Ксел вернется, впусти ее.
Выбившийся из сил, он лежал неподвижно и спал, проснувшись один только раз, когда Ксел поскреблась в дверь, и Моргон, бессонно дежуривший у огня всю ночь, встал, чтобы открыть дверь промокшей и перепачканной охотнице.
На следующий день Астрин почти не говорил о ночном происшествии. Двигался он осторожно, иногда кривился от боли, лицо было угрюмым. Смягчалось оно только тогда, когда он встречался глазами с встревоженным взглядом Моргона. Весь день они не выходили из дома, Астрин жадно просматривал колдовские книги, точно принюхивающийся
Только на закате дня Астрин отошел от своих мрачных мыслей. Он со вздохом захлопнул книгу, ее железные застежки сами собой заперлись, и произнес, уставившись через полуоткрытую дверь на равнину:
– Надо бы рассказать Хьюриу... – Ладонь его хлопнула по книге и сжалась в кулак. Он прошептал: – Нет. Пусть он убедится собственными глазами. Заботиться о стране – его дело. Пусть он сам и действует, от своего имени. Пять лет назад он изгнал меня из Кэруэддина за то, что я говорил правду. С чего бы это я стал возвращаться?..
Моргон, который сидел у огня и пытался зашить распоротый накануне им самим шов рубашки, посмотрел на Астрина вопросительно. Тот, прижав руку к боку, повернулся, чтобы добавить дров в огонь. Он на миг задержался, чтобы положить руку на плечо Моргона:
– Я рад, что ты оказался здесь вчера ночью. Если я хоть что-нибудь смогу для тебя сделать, я это сделаю.
Некоторое время он по вечерам никуда не уходил. Моргон работал рядом с ним на раскопках в городе; долгими спокойными вечерами он пытался складывать куски керамики или стекла, в то время как Астрин все рылся в книгах. Иногда они охотились вместе с Ксел в дубовом лесу к югу от дома, простирающемся от моря далеко на запад, за пределы Имриса.
Однажды, когда они шли вдоль опушки, Астрин сказал:
– Я бы мог отвезти тебя в Кэйтнард. Это всего день пути – к югу от этих лесов. Возможно, кто-нибудь там тебя бы и узнал.
Но Моргон только поглядел на него пустыми глазами, словно Кэйтнард лежал где-нибудь на дне морском, и Астрин больше об этом не заговаривал.
Через несколько дней Моргон нашел в углу комнаты, где они работали, кучку красных и пурпурных стекляшек. Он принес эти осколки в хижину Астрина, счистил с них грязь и, разложив на столе, задумался, глядя на свою находку.
На другой день шел сильный дождь, и они не пошли на привычную уже для Моргона работу. В домишке пахло сыростью, очаг дымил. Ксел беспокойно слонялась по комнате, то и дело жалобно подвывая, а рн сидел, что-то бормоча, над очередной чародейской книгой, которую никак не мог открыть. Моргон, используя нечто вроде клея, который изготовил для него Астрин, пытался соединить, подогнать друг другу гранями осколки пурпурного стекла.
Он поднял голову, когда Астрин с раздражением в голосе сказал:
– Ксел, успокойся и перестань метаться. У меня уже слова иссякли. Ирт был самым могущественным волшебником после Основателя, и он слишком хорошо запирал свои книги.
Моргон открыл рот и произнес невнятный тихий звук с выражением растерянности на лице. Он резко повернулся, отыскал в очаге наполовину сгоревший прутик, вытащил его и написал на столе: “Тебе нужна арфа”.
Астрин,
– Мне нужна – что? У тебя такой скверный почерк, словно у Алойла. Ах арфа... – Его рука легла на плечо Моргона. – Да. Вероятно, ты прав. Возможно, он запер книгу звуками своей собственной арфы или звуком самой низкой ее струны, которая, как говорят, могла заставить клинок меча разлететься вдребезги. Но где же мне ее найти? Ты не знаешь, случайно?
Моргон покачал головой. Потом уронил прутик, наклонил голову и уставился на него, как если бы этот прутик писал по своей собственной воле. Через минуту он повернул голову, и встретился глазами с Астрином. Тот резким движением открыл одну из колдовских книг Алойла и сунул в руку Моргона перо:
– Кто заплатил за свой облик шрамами на руках и кому?
Моргон медленно начал писать на полях одно из заклинаний Алойла. Когда он закончил ответ к древней загадке Остерланда и начал толкование, раздался прерывающийся от волнения голос Астрина:
– Ты учился в Кэйтнарде. Ни один немой не учился в этом училище – я знаю, я сам провел там целый год. Ты можешь это припомнить? Можешь припомнить хоть что-то об училище?
Моргон сверкнул глазами. Он вскочил так поспешно, что скамья позади него перевернулась. Астрин догнал его, когда Моргон был уже у двери.
– Подожди. Уже почти стемнело. Я поеду с тобой в Кэйтнард завтра, если ты подождешь. У меня тоже есть несколько вопросов к Мастерам.
На следующее утро они поднялись еще до рассвета, под тихий шум моросящего за окнами дождя. Перед восходом прояснилось; они оставили Ксел спать у огня и направились к югу по равнине, поросшей густой травой, к границе Имриса. Солнце вставало за дождевыми облаками, плывшими по небу, как корабли по серой глади моря. Деревья дрожали под легким свежим ветром, мокрые, тяжелые последние листья падали под ноги путников, когда те вошли в лес, направляясь к большой Торговой дороге, что проходила вдоль Имриса и дальше, соединяя старинный город Лунголд с Кэйтнардом.
– Мы выйдем на дорогу к полудню, – объявил Астрин.
Края длинного одеяния Моргона вымокли, он разглядывал бесчисленные деревья, словно уже видя за ними неизвестный ему город, и ответил на слова Астрина рассеянным мычанием.
В высоких ветвях мелькали вороны, их резкое карканье раскатывалось по лесу дразнящим эхом. Моргон услышал голоса: два купца на лошадях ехали им навстречу, они задели своей поклажей дерево, на котором сидело множество птиц, и вспугнули их. Купцы подъехали вплотную к Астрину и Моргону, один из них остановился, вежливо склонив голову:
– Господин Астрин! Ты забрался так далеко от дома. – Он повернулся и развязал тесемки своего узла. – У меня послание от Мэтома из Ана к Хьюриу Имрисскому касательно того... мне кажется... того человека, который выиграл корону у Певена. Вообще-то говоря, у меня послание к половине землеуправителей Обитаемого Мира. Я собирался заехать к тебе и попросить тебя передать это послание брату.
Астрин нахмурился.
– Ты же знаешь, что я пять лет не видел Хьюриу,– напомнил он холодно.
Купец, высокий рыжеволосый мужчина со шрамом, пересекавшим его лицо, поднял бровь: