Мастер
Шрифт:
Потом его оставили в покое. Каменный мешок, три шага поперек, четыре вдоль, под потолком – крохотное зарешеченное оконце, дырка в полу вместо уборной. Раз в сутки стражник молча приносил миску какой-то баланды, пахнущей протухшими овощами, и уходил. Лязгал засов. Тянулись дни и ночи.
Петр не знал, что происходит во внешнем мире. Удалось ли Анне бежать, добраться до отчего дома? Где она, что с ней? Эти мысли давили воспаленный мозг, доводили до исступления, заставляли кидаться на стену в приступах бессильной ярости. Казалось, что он вот-вот сойдет с ума… И, наверное, так оно и случилось бы, не высветись перед ним в сумраке камеры спасительная мысль: “Сейчас ты ничего не можешь изменить. Своими терзаниями ты лишь губишь собственный рассудок. Для Анне ты сделал все, что мог. Позаботься теперь о себе – хотя бы ради нее же”.
Неимоверным усилием воли он заставил
И нашел. Какая упоительная игра, какое неповторимое развлечение, всецело поглотившее разум! Петр даже забыл о голоде и холоде. Судьба подкинула ему неповторимую задачу, праздник для интеллекта. Он был хорошим историком – не только специалистом по шестнадцатому веку, но и блестяще знал всю историю России… Той России. А здесь мир пошел по иному пути развития. Он знал, что произошло до декабря 1566 года. А дальше? Какой простор для моделирования!
Память услужливо подсказывала события европейской и мировой истории – в год 1567-й… в год 1568-й… в год 2000-й. Он рассчитал, как может повести себя Северороссия, – вплоть до конца двадцатого века. Потом вернулся и снова прошелся по каждому году. Нашел пять наиболее вероятных вариантов и проверил каждый из них. Потом стал исследовать перспективы взаимоотношений с каждой из европейских держав, попутно корректируя возможные пути развития. Жизнь снова обрела смысл.
Сейчас настал черед Польши. “Итак, – подумал Петр, – даем вводную. Как могут произойти три раздела Речи Посполитой [11] , если до конца восемнадцатого века Северороссия сохранит независимость и влияние в Прибалтике? Если она примет участие в разделе наряду с Австрией, Пруссией и Россией…”
Вдали послышался ружейный залп. Потом еще. “Опять гарнизон тренируется, – отметил про себя Петр и продолжил размышления. – Принадлежность Кенигсберга Пруссии не позволит Северороссии распространить влияние на балтийские земли Польши, а продвижение Российской Империи на запад не даст им претендовать на восточные области. Получается, Северороссия не сможет участвовать в разделе. Но тогда возможен ее союз с Речью Посполитой – как говорится, чтобы победить ближнего врага, объединись с дальним. Интересная комбинация. Тогда, если Польше удастся сохранить независимость на протяжении всего девятнадцатого века, ход европейской истории может измениться”.
11
Как известно, во второй половине XVIII века земли Польши были трижды поделены между ее более мощными соседями – Россией, Австрией и Пруссией. В итоге независимое польское государство прекратило существование. Борьба польских патриотов против оккупации родины не прерывалась ни на день, периодически поднимались более или менее крупные восстания, которые державы-оккупанты всегда подавляли совместно, несмотря на существенные политические разногласия, имевшиеся между ними. Только поражение Германии и Австро-Венгрии в Первой мировой войне и революция в России позволили Польше восстановить независимость в 1918 году.
Послышался пушечный выстрел и беспорядочная ружейная пальба. “Странно, – подумал Петр, – на учения не похоже. Неужели на замок кто-то напал?” Это предположение заставило его вслушаться. Безумно хотелось выглянуть в окно, но подобраться к нему по абсолютно ровной каменной стене обессиленный пленник при всем желании не мог.
Стрельба смолкла, но минут через десять до Петра донеслись какие-то крики. Что они означают: радость, горе, ярость, страх, – понять было невозможно. Потом все стихло. А через четверть часа по булыжной мостовой крепости процокало множество подков. Похоже, крупный конный отряд. Снова тишина. Потянулись минуты, часы. Петр напряженно вслушивался. Ничего.
И лишь когда сумерки сгустились на видимом через решетку клочке неба, Петр услышал в коридоре шаги. Лязгнул засов,
– Имя, сословие, обвинения, – выкрикнул солдат по-немецки в темноту камеры.
– Купец Назаров, член магистрата, – отозвался Петр на том же языке. – Арестован по обвинению в заговоре против наследника и регента… ложному.
– К офицеру, – сухо произнес солдат.
Петр вышел из камеры и медленно, покачиваясь, пошел по коридору. От слабости его все время вело влево или вправо, голова кружилась, но, Боже мой, какое это было блаженство – после долгих месяцев заточения выйти из каменного мешка!
– Какое сегодня число? – спросил он.
– Пятнадцатое июня, – уже мягче произнес солдат. – Проходите.
В той самой проклятой комнате, где Петра избивали полгода назад, за тем же деревянным столом, за которым раньше сидел начальник палачей, теперь сидел офицер ингрийских гвардейцев. Бросив взгляд на вошедшего, он быстро повторил тот же набор вопросов, которые задавал в камере солдат, и, выслушав ответ, произнес:
– Кто может подтвердить вашу личность?
– Моя жена Анне, – начал перечислять Петр, – купец Пеери, бывший наместник Эстляндии, барон Оладьин…
– Вы знакомы с бароном? – поднял брови офицер.
– Я был его советником, – ответил Петр.
– Повторите ваше имя, – мгновенно отреагировал офицер.
Петр подчинился.
– Следуйте за мной, – вскочил на ноги ингриец. Они спустились в небольшой дворик. Хотя голова продолжала кружиться, Петр с удовольствием вдохнул свежий вечерний воздух, приятно наполнивший легкие – впервые после многомесячного заточения в сырой, пропахшей плесенью камере. Затем они миновали низкую дверь, располагавшуюся напротив входа в тюрьму, и начали подниматься по нескончаемой винтовой лестнице. Подъем давался Петру с трудом. Офицер не помогал ему, однако и не торопил, и не подгонял. Наконец они вошли в приемную коменданта замка. Сейчас она оказалась наполненной офицерами различных рангов и родов войск. Все с интересом и удивлением уставились на обросшего бородой изможденного человека, одетого в рванину и ступающего босыми ногами по толстой ковровой дорожке.
– Матка Бозка Ченстоховска, Езус Кристус, – резануло ухо польское восклицание.
“Кто эти люди? – думал Петр. – В ноябре Северороссия вступила в войну с Литвой. Литву поддержала Польша. В этом отличие от нашего мира, где Польша не вступала в войну до 1569 года [12] . Неужели североросская армия разгромлена? Но офицер, который допрашивал меня, явно относится к Ингрийской гвардии. А кто эти люди в кафтанах и островерхих шапках? Так были одеты кавалеристы Дашевского. Что это за армия? Кто я здесь? Пленник, освобожденный, перемещенное лицо [13] ?”
12
Польша в действительности хранила формальный нейтралитет до 1569 года, до самого момента объединения с Литвой. Впрочем, нейтралитет был весьма условным, и поляки стремились всячески поддержать Литву.
13
Перемещенными лицами в XX веке назывались люди, в ходе военных действий попавшие (в качестве военнопленных или угнанных на работы) на территории третьих государств. Например, советские граждане, угнанные на работы в страны покоренной гитлеровцами Западной Европы. Как правило, после освобождения таким людям предоставлялось либо право вернуться на родину и содействие в этом, либо политическое убежище. Однако время, о котором идет речь, такого термина не знало, и оказавшемуся в подобном положении человеку на особое снисхождение, судя по всему, рассчитывать не приходилось.
– Ждать, – скомандовал сопровождающий и скрылся за резной дверью комендантского кабинета.
Петр опустился на стул. Голова кружилась еще сильнее. Офицеры, находившиеся в приемной, откровенно разглядывали его. Вскоре дверь кабинета снова открылась, из нее появился уже знакомый офицер и произнес:
– Входите.
Преодолевая слабость, Петр поднялся и на ватных ногах прошел в кабинет, размерами больше напоминающий парадный зал. За длинным столом сидели шестеро – фельдмаршал Вайсберг, рыцарь Макторг, граф Дашевский, барон Оладьин… остальных Петр не знал. Хотя… Силы небесные, Курбский!