Мастера афоризма. Мудрость и остроумие от Возрождения до наших дней
Шрифт:
Политика во все времена сохраняла злоупотребления, на которые жаловалось правосудие.
Поэзия говорит больше, чем проза, при помощи меньшего количества слов.
Предрассудки – разум глупцов.
Прекрасное не требует доказательств.
Равенство есть вещь самая естественная и в то же время
Развод, вероятно, почти столь же стар, как и брак. Хотя я полагаю, что брак на несколько недель древнее.
Разум говорит мне, что Бог существует, но разум также говорит мне, что я никогда не узнаю, что это такое.
Разъясненная шутка перестает быть смешной; любой комментатор остроты – просто глупец.
Религиозная догма всегда в безопасности, когда ее опровергают только философы: все академики вселенной ничего не изменят в веровании народа.
Римский календарь был необычайно запутан. Римские полководцы всегда побеждали, но никогда не знали, в какой день это произошло.
С религией как с картежной игрой: начавши дураком, кончаешь плутом.
Своим почитателям: Вы хотите удушить меня розами.
Сердце не стареет, но как мучительно селить божество в развалинах!
Сила женщин в слабостях мужчин.
Скромность – знаменитейшее достоинство, если ты знаменит.
Слепой следовало бы изображать не любовь, а самовлюбленность.
Словари составляются из словарей.
Страсти – это ветры, надувающие паруса корабля. Иногда они его топят, но без них он не мог бы плавать.
Суеверные люди в обществе – то же самое, что трусы в армии: они сами боятся и заражают страхом других.
Счастье – отвлеченная идея, составленная из нескольких ощущений удовольствия.
Там, где речь идет о деньгах, все одной веры.
Те, кто грешит исключительно против Бога, должны быть наказаны на том свете; те, кто грешит против людей, должны быть наказаны на этом.
Теории подобны мышам: они проходят через девять дыр и застревают в десятой.
Торжество разума заключается в том, чтобы уживаться с людьми, лишенными разума.
Тот,
Утешительна одна только мысль, а именно: какой бы системы мы ни придерживались и с какой фатальностью ни связывали бы все наши действия, мы всегда будем действовать так, как если бы мы были свободны.
Утром я составляю планы, а днем делаю глупости.
Французы говорят быстро и действуют медленно.
Хорошие новости всегда опаздывают, а плохие летят как на крыльях.
Хотя желудок влияет на наши мысли, люди с самыми лучшими желудками – не самые лучшие мыслители.
Цена монеты – пульс государства и довольно верный способ узнать его силы.
Что сделалось смешным, уже не может быть опасным.
Шутки хороши только тогда, когда их подносят еще не остывшими.
Я без ума от женщин, особенно если они красивы и податливы.
Я был разорен только дважды: раз, когда проиграл тяжбу, и другой раз, когда выиграл тяжбу.
Я не знаю ни одного народа, который обогатился бы вследствие победы.
Я не пожелал бы счастья, если бы ради него надо было стать дураком. Если мы дорожим счастьем, то еще больше дорожим разумом. Но, если поразмыслить, окажется, что предпочитать разум счастью значит быть безрассудным.
Я не разделяю ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли их высказать. (Приписывается.)
Я признаю, что человек непостижим, но столь же непостижима и вся остальная природа, и в человеке не больше очевидных противоречий, чем во всем остальном. Вольтеру сообщили, что доктор Галлер далеко не так одобрительно отзывается о его трудах, как Вольтер – о трудах Галлера. «Что ж, – заметил Вольтер, – человеку свойственно ошибаться; возможно, мы ошибаемся оба».
В 1779 году Вольтер отправился из Швейцарии в Париж. На городской заставе его остановили и спросили, не везет ли каких-либо товаров, облагаемых пошлиной. «Господа, – отвечал Вольтер, – у меня в экипаже нет никакой контрабанды, кроме меня самого».
Какой-то автор представил Вольтеру трагедию и попросил высказать о ней свое мнение. Вольтер прочитал рукопись и ответил: «Написать такую трагедию вовсе не трудно; трудность в том, что отвечать ее автору».